Кристофер Паолини - Наследие

73. Разрозненные сведения

Когда они с Сапфирой прибыли в Урубаен, Эрагон был удивлен тем, что Насуада уже успела сменить название города на старинное — Илирия — из уважения к его истории и наследию.

Также, к своему большому огорчению, он узнал, что Арья уже отбыла в Эллесмеру вместе с Датхедром и другими знатными эльфийскими лордами, забрав с собой зеленое драконье яйцо, которое нашла в цитадели.

Впрочем, Арья оставила ему у Насуады письмо, в котором объясняла, почему уехала так поспешно: она должна была сопровождать тело Имиладрис в Дю Вельденварден, чтобы достойным образом похоронить ее. Что же касается зеленого яйца, то она писала следующее:

И поскольку Сапфира выбрала тебя, человека, быть ее Всадником, то было бы справедливо, если бы следующим Всадником стал эльфу если, конечно, тот малыш, что живет в яйце, с этим согласится. Я бы хотела, чтобы это осуществилось без отлагательств. Дракон уже и так слишком задержался в своей скорлупе. Поскольку в другом месте есть еще немало яиц — место это я, разумеется, называть не стану, — ты, надеюсь, не сочтешь мой поступок проявлением излишней самоуверенности или предосудительного предпочтения по отношению к моей расе. Я посоветовалась по этому вопросу с Элдунари, и они с моим решением согласились.

Поскольку и Гальбаторикс, и моя мать теперь ушли в пустоту, я более не желаю оставаться послом у варденов. Я предпочла бы возобновить свое прежнее занятие — перенос драконьих яиц с места на место, как это было, когда мы искали будущегоВсадника для Сапфиры. Разумеется, посол, осуществляющий связь между нашими народами, по-прежнему необходим. А потому мы с Датхедром решили назначить на эту должность одного молодого эльфа по имени Ванир, с которым ты познакомился, когда был в Эллесмере. Он выразил желание побольше узнать о людях, и это представляется мне достойной причиной для того, чтобы он занял пост посла — если, конечно, он не проявит полной некомпетентности.

В письме было и еще несколько строк, но Арья так и не написала, когда сможет и сможет ли вообще вернуться в западную часть Алагейзии. Эрагон очень обрадовался ее письму и был благодарен ей за внимание, но все же страшно жалел, что она не дождалась его возвращения. После ее отъезда в его душе словно возникла брешь, и хотя он довольно много времени проводил с Рораном и Катриной, а также с Насуадой, эта болезненная пустота никак не заполнялась. И в совокупности с непреходящим ощущением того, что они с Сапфирой попросту тратят время зря, создавала у него ощущение собственной ненужности. Эрагону часто казалось, что он воспринимает себя как бы со стороны, точно чужой человек. Он понимал причину возникновения подобных ощущений, но не мог придумать для себя никакого иного лекарства, кроме времени.

По дороге в Урубаен Эрагону пришло в голову, что он мог бы, воспользовавшись древним языком, а точнее, именем всех имен, попытаться удалить из души Эльвы последние следы своего неудачного «благословения», которое в итоге оказалось для нее проклятием. Эльва теперь постоянно жила во дворце Насуады, в собственных покоях. Эрагон пришел к ней, изложил свою идею и спросил, чего бы хотела она сама.

Как ни странно, Эльва не проявила особой радости. Она нахмурилась и молча уставилась в пол. И в такой позе, бледная, мрачная и безмолвная, просидела, наверное, с час. А Эрагон покорно сидел рядом с нею и ждал.

Затем Эльва наконец подняла на него глаза и честно призналась:

— Не надо. Лучше я останусь такой, какая я есть. Спасибо, что спросил, но не надо. Мой дар — или проклятие — стал слишком существенной частью моего «я», чтобы можно было с легкостью от него отказаться. Без способности чувствовать чужую боль я стала бы просто никому не нужным внебрачным ребенком, помехой, никчемным существом, удовлетворяющим разве что любопытство тех, кто согласится держать меня при себе, тех, кто меня mepnuт. Со своими способностями я, конечно, все равно никому особенно не нужна, но все же иногда могу быть очень даже полезной. И потом, я обладаю определенной силой, которой боятся другие, а значит, смогу сама распоряжаться собственной судьбой, тогда как большинство девушек и женщин не могут себе этого позволить. — Эльва обвела рукой свою красиво убранную комнату. — Здесь я могу жить совершенно спокойно, мне здесь удобно, мне здесь не страшно, и одновременно я могу приносить пользу, помогая Насуаде. А если ты отнимешь у меня мои способности, что же у меня останется? И что я тогда буду делать? Кем тогда буду? Нет. Лучше я останусь такой, какая я есть, и буду нести тяготы своего дара по собственной доброй воле. Но ты знай: я тебе действительно очень благодарна!

Через два дня после того, как Эрагон и Сапфира приземлились в городе, который отныне назывался Илирией, Насуада снова послала их в полет — сперва в Гилид, а затем в Кевнон. Эти два города давно уже находились во власти эльфов, так что Эрагон смог с легкостью воспользоваться именем имен и очистить их от чар Гальбаторикса.

Обоим — и Эрагону, и Сапфире — был особенно неприятен визит в Гилид. Он напомнил им о том, как ургалы по приказу Дурзы взяли Эрагона в плен, а также о гибели Оромиса.

А вот в Кевноне они провели трое суток. Он был не похож ни на один из других городов, которые они видели раньше. Строения здесь были в основном деревянные, с крутыми крышами из дранки, а особенно большие дома были покрыты в несколько слоев. Коньки крыш украшали резные стилизованные изображения драконьей головы, а двери — резьба или красочный орнамент в виде многочисленных узелков.

На обратном пути Сапфира предложила Эрагону чуть изменить маршрут. Он с радостью согласился, особенно когда она сказала, что этот небольшой крюк не займет V них много времени.

Из Кевнона Сапфира полетела на запад, через широченный залив Фундор. Среди волн с белыми гребешками то и дело мелькали серые и черные силуэты огромных морских рыбин, а также киты, похожие на маленькие кожистые островки. Киты выдували из дыхала фонтаны воды и, взмахнув хвостом, ныряли обратно в безмолвные морские глубины.

На той стороне залива Фундор их встретили холодные порывистые ветры и горы Спайна. Каждую из этих гор Эрагон знал по имени. А потом под ними открылась долина Паланкар — впервые с тех пор, как они вместе с Бромом устремились в погоню за раззаками; казалось, что это было целую жизнь назад.

Из долины сразу пахнуло родным домом. Этот запах сосен, ив и берез напоминал о детстве, а леденящие укусы ветра — о том, что зима не за горами.

Они приземлились на обугленных развалинах Карвахолла, и Эрагон долго бродил по улицам, зарастающим сорными травами. Стая одичавших собак выбежала из березовой рощи. Они остановились, увидев Сапфиру, зарычали и с визгом бросились в разные стороны. Сапфира рыкнула, выпустила им вслед облако дыма, но преследовать их не стала.