Карина Шаинян - Че Гевара. Книга 1. Боливийский Дедушка

– Я не понял, – процедил Родригес. – Ты что, вышел на связь, чтобы пожаловаться?

– К тому же у нее несчастная любовь, это осложняет, – продолжал изливаться Орнитолог, почти не слыша начальства. – И, судя по тому, как мечется бывший дружок, наша милая девочка пустила в ход броненосца. Она со мной дружит. Так что я все подробности уже наизусть знаю, включая цвет его глаз. Скоро она поведает мне размер… – Орнитолог плюнул.

Но Родригес не испытывал ни капли сочувствия.

– Так форсируй, – сухо сказал он. – За волосы и в пещеру. Женщинам это нравится. Мне что, учить тебя?

– С этой не выйдет. Взбесится. Я от нее тогда не то что предмет, стакан воды не получу. Так я хотя бы в курсе ее несчастной личной жизни, есть шанс удачно поймать момент. Возлюбленный, кстати, художник, малюет картины с команданте, – насмешливо добавил он. – Хотите, прикуплю вам для кабинета?

К удивлению Орнитолога, по лицу Родригеса не скользнуло и тени улыбки. Старик, напротив, нахмурился и забарабанил пальцами по столу.

– А прикупи, – неожиданно сказал он. – Только сделай вот как…

Родригес оборвал связь и зашагал по кабинету. Если Боливия чему и научила его, то тому, что в таких делах случайностей не бывает. До сих пор он готов был игнорировать отношение этой Морено к кому бы то ни было. В конце концов, Орнитолог все равно возьмет свое. К тому же с той стороны никаких чувств к девчонке не просматривалось, и, значит, помешать ему этот парень не мог. Но пристрастие к портретам Че Гевары настораживало. Родригес не верил в простые совпадения. Стоило хотя бы присмотреть за этим типом, а в идеале – держать под рукой, на случай, если русский художник и есть следующий…

Он помнил дикий взгляд сержанта Терана и военного хирурга, когда те услышали приказ ампутировать кисти расстрелянного команданте. И удивление болванов из аргентинской полиции годом раньше – ну надо же, в досье Че нет отпечатков пальцев! Да его люди могли спереть не то, что отпечатки – весь полицейский архив, и никто бы ничего не заметил. В Мехико его человека и вовсе подпустили к досье за мелкую взятку. В Вашингтоне было сложнее, но и там Родригес сумел подчистить все следы. Когда Гевару брали в плен, его отпечатки уже хранились лишь в единственном отделе ЦРУ.

Возможно, потрошить досье в собственной конторе и не стоило, но к тому времени Родригеса одолевала паранойя. В Боливии ему начало казаться, что сторонники бешеного аргентинца проникают во все щели. Даже имея дело с правительством, ни в чем нельзя было быть уверенным, именно там месяцами отиралась милая немочка, Тамара Бидер, которая, как потом выяснилось, одновременно готовила конспиративные квартиры и собирала для Че Гевары ту самую информацию, которую так старался скрыть Родригес. Правда, он не был уверен, что она не работает заодно на его коллег, американских или каких-нибудь других. При мысли о том, какие нити держит в руках неизвестно на кого работающая «Таня», у Родригеса пересыхало во рту.

В конце концов, он оказался прав: потерянные отпечатки пальцев стали отличным предлогом для того, чтоб отрубить и хранить руки Гевары. Конечно, он поделился информацией и с мексиканцами, и с Бэуэнос-Айресом. Аргентинцы прислали целую делегацию, чтобы торжественно снять отпечатки с заспиртованных кистей какого-то бродяги из Санта-Круза. А у Родригеса осталась запечатанная емкость с формалином, в котором плавали кисти Че. Он считал, что этого достаточно, и информация, найденная в записях Тамары-Тани, это подтверждала. Да что там, он думал, что достаточно просто отпечатков, но в последний момент решил подстраховаться.

…Бледное лицо учительницы, как ее звали? Хулия Кортес, вспомнил Родригес и довольно улыбнулся – память по-прежнему работала как часы. Эта Хулия раздавала потом всем желающим интервью о том, как влюбилась в раненого команданте с первого взгляда и на всю жизнь. Интересно, знала ли она, рассказывая о том, как был прекрасен Че, что в последние часы жизни из его глаз смотрел Чиморте? И смех монашки, истерический, больше похожий на тявканье. Она не сводила глаз с тела Че Гевары, с его обрубленных рук, и все смеялась, и смеялась, и не могла остановиться. Родригес хотел арестовать ее, но испугался. Он прекрасно знал, что за монахини приходят в Камири из низовьев Парапети.

Он ошибся тогда, провалился, все оказалось зря. Родригес заскрежетал зубами, вспомнив свои хвастливые сообщения в центр. Он заявился в монастырь с отрядом рейнджеров и запечатанным контейнером, уверенный, что теперь контроль над зверем Чиморте, а значит, и над всей Южной Америкой, в его руках. Монашки шептались по углам, и он, идиот, еще подмигнул паре самых хорошеньких. А потом, уже совсем не в радужном настроении, потеряв лицо, требовал сотрудничества, в бешенстве грозил настоятельнице расстрелом, и молчаливые женщины в черных рясах смотрели на него, как на сумасшедшего…

Тогда он, слегка отойдя от позора, решил, что вся операция была задумана в приступе безумия, и он был идиотом, раз согласился в ней участвовать. Так было проще. Он продолжал работать с Южной Америкой, провернул несколько неплохих дел и уже надеялся благополучно уйти по покой, когда в его руки почти случайно попала невзрачная папка с несколькими листками бумаги, на первый взгляд никак не связанными между собой. Странное поведение Сталина накануне второй мировой. Загадочная привязанность Кеннеди к некому небольшому предмету из серебристого металла. Черновики студента-физика из Ла-Паса. Краткий пересказ уже знакомого досье на некого парагвайца, палеонтолога-любителя… О, кто-то там прекрасно знал, что мозги старого Феликса Родригеса все еще отлично работают, что он не забыл боливийский провал и захочет взять реванш…

Он, как паук, раскинул сеть, по которой к нему стекалась странная и зачастую бессмысленная на первый взгляд информация, и начал ждать. Он был терпелив, осторожен и внимателен. И вот результат: нужный предмет найден. И, возможно, на горизонте только что появился нужный человек. На этот раз Родригес не ошибется.

Ятаки – Башня, октябрь, 2010 год

Жирная грязь громко чавкала под копытами тяжело груженых мулов. Вьюки были заполнены всякой всячиной, от туалетной бумаги до шоколада – Таня, воспользовавшись вылазкой, пополнила запасы монахинь. Она возвращалась успокоенная, убежденная, что теперь ничто не сможет помешать ей. Над знакомой тропой реял знакомый страх, за много лет она так и не смогла привыкнуть к тому, что каждая вылазка из монастыря может обернуться гибелью.

Все жители болот знали об этом и покорно шли на риск, почти не задумываясь об опасности. Но Таня боялась. Она раз за разом вызывалась съездить в Ятаки, надеясь, что однажды привычка возьмет свое и страх уйдет, но поездки не помогали. Солнце клонилось к западу, и в сумраке, залегшем в зарослях, ей чудилось мелькание серых теней. Таня правила мулом одной рукой, другой сжимая крест на груди. Воображение без спросу подсказывало, что чувствует человек, завороженный призрачным демоном. Губы пересохли; она часто сглатывала, и у слюны был ненавистный привкус апельсинов.