Мария Капшина - О верности крыс

"Итого: 69 шт. — 34ср. 25р. (без учёта кормёжки)", — мелким чётким почерком вывел он, пошевелив губами в тени длинного прямого носа. Недовольно покачал головой: предыдущая партия обошлась на два сребрика и пятьдесят семь рыжих дешевле. На кормёжку, жалование матросам и аренду сарая в Вернаце, чтобы было где держать рабов, уйдёт ещё пятнадцать полновесных имперских серебряных монет. Это если брать один корабль. Но в трюме одного корабля из почти семи десятков рабов до Вернаца доживут хорошо если сорок. Значит, либо взвинчивать цены на оставшихся, либо брать два лёгких судёнышка на полтора десятка матросов каждое, какие плавают по восточным рекам. В трюме одного легко поместится партия из трёх с половиной десятков рабов, и до места не доплывут не больше пяти-шести из каждой партии.

Загри оживился и зачёркал по бумаге снова, прикидывая размер наценки, чтобы покрыть расходы и заработать сверх того хотя бы треть сребрика с каждого затраченного. От этого занятия его оторвал стук в дверь и последовавший за стуком Треной. Подручный, наследник и почти сын Лиса сегодня отчего-то сменил обычный костюм недорезанного зангского контрабандиста на щегольской наряд для верховой езды, сделавший бы честь любому из столичных дворян. Дворянский лоск едва ли обошёлся тому меньше, чем в два сребрика с четвертью, — если Треной догадался обратиться к портным Нового города, а не Старого. Потом Лис заметил шитый золотом пояс, который один стоил больше всего костюма вместе взятого (три сребрика двенадцать рыжих — если разгильдяй догадался поторговаться), и настроение окончательно испортилось. Треной это явно заметил, но смущения и раскаяния не выказал.

— Джито чего-то хочет.

— Все всегда чего-то хотят, — не проникся Загри, возвращаясь к записям.

— Это по поводу схода, — не отставал Треной. — Джито хочет заранее тебя на свою сторону перетянуть.

— Последняя партия рабов для Вернаца будет на тебе, — сказал Загри, промокая перо и убирая его обратно в подставку. — Я начал высчитывать, ты закончишь. На всё — полторы луны, с сегодняшнего дня. Привезёшь меньше шестидесяти сребриков — самого продам.

— Пожалеешь — продавать! — сверкнул зубами Треной. — Потому что я больше семидесяти привезу!

Лис скептически поджал губы, но говорить ничего не стал. Разгильдяй Треной умел не только транжирить деньги, но и делать их — на чём угодно. Чтобы потом было, что транжирить, как он уверял. Потому что богат не тот, кто мало тратит, — как он уверял, — а тот, кто много зарабатывает.

— Так что с Безухим? — настырно спросил Треной. — Он брызжет слюной и уходить не намерен.

Лис задумчиво провёл рукой по лысине. Треной уходить был намерен не больше, чем Безухий, судя по всему.

— Вот ты с ним и побеседуй. Успокой, но ничего конкретного не говори. На сход ты тоже пойдёшь, так что подумай, когда займёшься рабами для отправки в Вернац.

В "Нору" лисы пришли как раз к сходу: тратить время на поединок Загри счёл расточительным. Лысый Клойт встретил их со всем возможным почтением, но порадовало Загри другое: в комнате, предназначенной для схода, их ждал накрытый стол с лёгкими, но совсем не дешёвыми закусками. Да и вина трёх имперских цветов — зангское чёрное, аксотское красное, куненское белое — не отличались дешевизной. Гостям всё это предлагалось бесплатно, так что, при всей нелюбви Загри к винам, удержаться и не попробовать он не мог.

Джито вышел первым и, как обычно, говорил много и путано. Суть его выступления сводилась к тому, что кхади клевещут, потому что здоровой конкуренции не выдержат, вот и придумывают всякие подлости. Лис не слушал: многословность Безухого утомила его ещё при первом знакомстве; а к тому же, ничего нового в речи Джито не было. Ту же тираду он вывалил на Треноя ещё днём, и основные положения Треной передал Лису тогда же. Загри отметил только, с какой истовой ненавистью Безухий смотрел на кхади в целом и Кошку в частности. Насыщенная такая ненависть целеустремлённого трудяги к выскочке, которому даром даётся то, к чему трудяга шёл годами.

Кошка вышла на середину, явно этой ненавистью не стесняясь. Лис, памятуя о женской болтливости, откинулся в кресле удобней, планируя подремать.

— В двадцать восьмой день третьей луны пополудни под Зелёным мостом на меня напали трое Безухих: Чарек, Нларре и Суо, — начала Кошка. По сравнению с пафосной риторикой Джито Безухого её голос казался ещё суше и невыразительней. — Меня хотели убить, оставив на месте преступления нож со знаком "лиса" на рукояти.

Лис понял, что подремать не удастся. По большому счёту ему уже и не хотелось.

— Брехня! — багровея, выкрикнул Джито. — Бред пыльной собаки! (Кто-то из кхади отчётливо фыркнул.)

— Меня ранили в бок и в плечо, и убили бы, если бы не вмешался прохожий. Прохожий убил Суо и оказался лордом тэрко, — Кошке явно хотелось насмешливо сощуриться, но она сдержалась. — Желающие могут навести справки. В "Башнях" наверняка эту историю расскажут. С появлением лорда тэрко Чарек и Нларре сбежали, забыв нож.

Нож она передала Лису. Знак "лис" действительно украшал рукоять. Из чего вовсе не следовало, однако, что этот знак выжгли на ноже безухие, а не кхади. Из суетливо забегавших глаз Джито это следовало с большей очевидностью.

— Сами и выжгли! — со всей возможной небрежностью заявил Безухий. — Я этого ножа и в глаза не видел, и люди мои не видели!

Тут он не соврал. За время схода разглядеть, что "лис" на рукояти именно выжжено, а не, к примеру, вырезано, Безухий не мог. Загри из-под полузакрытых век посмотрел на Кошку. Та явно думала о том же, потому что жёлтые глаза так и светились.

— До того, — продолжила она, — я успела ранить Чарека в левую ногу повыше колена и два раза задела Нларре. Длинный довольно глубокий порез на правом предплечье и небольшой — на рёбрах слева.

Названных безухих Джито предъявить отказался. Кошка, довольно щурясь, села к остальным кхади. Кхад так ничего и не сказала за весь вечер, да и остальные её люди больше слушали и смотрели. Безухие вели себя громче всего, мешая Лису сосредоточиться. Вопросы правосудия, впрочем, волновали его в последнюю очередь. Безотносительно к правосудию, поведение Безухого не выдерживало никакой критики. Не потому, что он делает подлости, а потому, что делает их бездарно.

— Думаешь, разумно поддерживать кхади? — спросил Треной, когда кхади ушли, безухие тоже, а из лис в комнате остались только они двое. Загри задумчиво провёл ладонью по гладкой столешнице.

— Я думаю, неразумно поддерживать Безухого.

Треной встал и прошёлся по комнате. Остановился у ширмы с изображением морского порта. Море на пейзаже бесновалось о скалы, дробя свет маяка. На входе в бухту смутная тень боролась с ветром: корабль был написан так, словно ветер и волны вот-вот расплескают его, как воду из мелкой чашки.