Тимофей Печёрин - Бремя чужих долгов

В итоге я не нашел ничего лучше, чем зажмуриться… и мощным пинком опрокинуть Нелу на пол. Та вся скорчилась с криком боли, переходящим в стон.

— А ты подонок! — воскликнула Нора, вскидывая теперь уже обе руки.

Мои ноги, смешно раскорячившись, сперва застыли, точно влипли в застывающий бетон. А в следующее мгновение словно кто-то большой и невидимый подхватил меня разом и за ноги, и за руки. Да приподнял на несколько футов над полом.

Злорадно захихикав, младшенькая ведьма принялась водить руками в воздухе, словно рисуя причудливые фигуры на невидимом мольберте. Меня же от ее забав сперва встряхнуло, отчего недавно съеденные яства едва не попросились обратно. А затем закружило в воздухе, точно лопасти пропеллера.

Смотрелся я со стороны, наверное, смешно и жалко. Так что даже Нела, на миг забыв про боль, приподнялась с пола и улыбнулась. Одобрительно так улыбнулась младшей сестре.

Не знаю, сколько бы я провисел и прокрутился в столь унизительном положении, не вмешайся вновь Аль-Хашим. Потянувшись рукой в свою сумку, он достал из нее какой-то маленький сосуд. После чего на удивление ловко метнул его в Нору.

Возможно, ведьма могла бы с легкостью отразить эту атаку. Если б прямо в это же время в буквальном смысле ее руки не были заняты издевательством надо мною. А каково это, сражаться на два фронта, еще раз напоминать не стоит.

И именно это, казалось бы мелкое, упущение оказалось для Норы роковым. Когда сосуд разбился, а его содержимое попало на ведьму, она, молоденькая девушка, стала меняться на глазах. Темные волосы в считанные мгновения сделались седыми, а затем начали редеть. Так что под конец лишь отдельные пучки прикрывали ее почти лысую голову. Сморщилась кожа, а прежде стройное тело сгорбилось. В бессилии опустились руки — и на пол мы рухнули с ведьмой одновременно. Только если я смог почти сразу подняться, то Нора так и осталась лежать — обезображенным трупом столетней старухи.

— Что это было? — удивленно таращась на останки Норы, спросил я у Аль-Хашима.

— У нас, алхимиков, это средство называется Зельем Неизбежности, — буднично так отвечал мой спутник, — и, думаю, справедливо. Учитывая, что неизбежно каждому из живущих достаются только старость со смертью. А все остальное — лишь с той или иной вероятностью.

Затем, без пауз, Аль-Хашим выкрикнул, чуть ли не возмущенно:

— А чего теперь-то ты ждешь, о, сын лени и друг понапрасну растраченного времени? Действуй!

Какое именно действие от меня требовалось — в уточнениях я не нуждался. А, развернувшись, одним ударом отсек голову последней из оставшихся ведьм.

4. Все глубже и глубже

Ни в доме убиенных сестер-ведьм, ни в Краутхолле вообще мы больше не задержались. Точнее, сам-то я наверняка мог найти повод потратить энное количество времени в том же доме Нелы с Норой хотя бы. Ибо невесть почему озаботила меня судьба здешней прислуги: старого лакея и молчаливого парня. Освободились ли они от поработивших чар после гибели хозяек? А может, обратились в беспомощных идиотов, потеряв последний, даром что противоестественный, смысл существования. И не мешало бы мне, да, именно мне этих бедняг прикончить — исключительно из милосердия. Или, как вариант, обагрять меч их кровью мне придется по другой причине. Если оба заколдованных раба настолько прикипели к своим хозяйкам, что обезумели, их лишившись. И попытаются отомстить.

Казалось бы, какое мне дело до несчастного старика и тоже едва ли счастливого юноши, волею судеб оказавшихся на колдовском поводке? Так нет ведь, мысли о них заняли мою голову едва ли не миг спустя после того, как с ведьмами было покончено. Я стоял, опустив меч и стараясь не смотреть ни на окровавленные останки Нелы, ни на истлевший труп ее сестры. Переводил дыхание… ну и как бы между делом вспомнил о слугах этого злополучного дома.

И неизвестно, сколько бы я еще ломал голову, принимая решение, от которого не зависело в моей жизни ровным счетом ничего. И сколько времени могло уйти на его воплощение.

Но от бесплодных раздумий меня отвратил Аль-Хашим.

— О, беспокойный юнец, — окликнул он меня, возвращая, так сказать, на землю, — если задумал что-то — поскорее доведи это до конца, ибо время наше в мире живых не бесконечно. Успеть же в земной жизни хочется как можно больше… по крайней мере, мне.

— А… ну да, ну да, — рассеянно бросил я и, еще раз глубоко вздохнув, вернул меч в ножны.

Без ложной скромности скажу: последнее действие на сей раз потребовало у меня единственного движения и заняло меньше секунды. Проще говоря, привыкать я начал к этой железяке — наверное, самому важному изделию из железа в мире, где правота доказывается силой оружия. Привыкал, приспосабливался.

А когда мы выходили из ворот дома Нелы и Норы, нас окликнул прохожий, двигавшийся вдоль улицы. То ли был это сосед, привлеченный шумом, а может, просто кто-то посторонний — у кого вид рыцаря-храмовника сам по себе вызвал приступ настороженного любопытства. Или капли крови на доспехах того же рыцаря.

— Мир вам, — торопливо проговорил прохожий, столь же суетливо воздевая руку в священном жесте, — что-нибудь случилось?

На его приветствие я ответил тем же жестом с растопыренной пятерней. Алхимик, замаскированный под монаха, отделался не то полупоклоном, ни то кивком.

— В этом славном городе окопалась ересь, — со всей возможной для себя суровостью отчеканил я в ответ, — люди отворачиваются от Хранителя и снова чтут ложных богов да продают души дьяволу. Но не тревожься, брат-единоверец: я и другие рыцари-храмовники вырвем эту скверну как сорную траву. С корнем! Даже если потребуется убивать женщин, рубить на куски детей… и даже разрушить полстолицы.

Легко было сказать «не тревожься», особенно в таком контексте. Соответственно, эффект моя грозная отповедь произвела обратный — на какой я в сущности и рассчитывал. Вжав голову в плечи, то ли сосед, то ли прохожий мелко так, боязливо засеменил прочь.

Пошли и мы — достигнув городских ворот без приключений и даже почти избежав нежелательных встреч. Разве что один из попавшихся нам на пути стражников узнал Аль-Хашима. Поскольку, по всей видимости, участвовал в его аресте и доставке пред ясные очи королевского советника.

К общему нашему счастью никаких действий стражник предпринимать не решился. Но мимо прошел, лишь покосившись с опаской на меня, точнее, на мои доспехи с изображением растопыренной пятерни. Я же внутренне преисполнился злорадного довольства — дескать, знай наших. И заодно порадовался, что выбрал в качестве нового вместилища тело именно рыцаря-храмовника. Уж всяко лучше, чем прожить новую жизнь вдовцом-рудокопом, непутевой девицей или жителем Священного Леса.