Филип Фармер - Бегство в Опар

Таким образом Хэдон, подобно всем другим облаченным в форму нуматену Королевы, должен был поддерживать меч левой рукой за эфес. Но он уже привык — лишь нуматену носили оружие таким образом — это было почетно.

Хэдон унаследовал меч от отца. Кумин был нуматену; он нанялся на службу к правителям Опара, хотя являлся уроженцем Дитбета. Женился Кумин на Фенет, дочери горного мастера. У нее родилось семеро детей, но лишь трое достигли зрелого возраста. Первый ребенок был создан именем Ресу, Пламенеющего Бога; ребенок был зачат в тот месяц, когда Фенет посвятила свое тело божественному храму. Дитя скончалось от лихорадки.

Когда уже появился на свет Хэдон — седьмой ребенок Фенет, его отец потерял руку в сражении с пиратами в обширном подземном комплексе под городом. Его Король вскоре тоже погиб, а вдова короля, Фебха избрала новым правителем Гамори и сделала его своим супругом.

Кумин намеревался покончить жизнь самоубийством — обычное действие, которое предпринимают покалеченные нуматену — но потом передумал. Вместо этого он стал работать подметальщиком полов в Храме Золотой Кхо в Опаре.

Детство его с той поры проходило в бедности. И ему пришлось перенести множество унижений из-за изменения социального положения отца. Но отец учил сына быть гордым и сносить все во имя достойной цели. Его дядя, Фимет, наверное, величайший фехтовальщик Империи, учил Хэдона в пору юности всему, что знал о тену.

Хэдону после победы на Малых Играх в Опаре передали меч отца. Формально Кумин более не был нуматену, но у Кумина оставалось право передать свое оружие любому, кого он сочтет того заслуживающим. Хэдон же, хотя и мог пользоваться мечом по праву наследования, в нуматену посвящен не был; согласно обычаю, ему давался определенный срок после приобретения меча доказать свое право на него. Если ему это удавалось, его могли принять в весьма вольно организованную гильдию нуматену. Не менее дюжины раз он подтверждал свое право и прошел церемонию посвящения сразу же, как попал в эту долину.

Он ожидал, что его сделают командиром охраны. В конечном итоге, если бы его не обманули, он должен был стать мужем Авинет и, следовательно, правителем Кхокарсы. Минимум, что она могла сделать — это назначить его командиром своей личной охраны. Но вместо этого, ему присвоили чин лейтенанта; сразу за ним старшим по званию был капитан Новитен, тридцатипятилетний ветеран.

В иных обстоятельствах Хэдон счел бы себя обиженным и оскорбленным. Сейчас же его волновали лишь две вещи: доставить Лалилу в Опар и позаботиться о том, чтобы самому сопровождать ее.

Размышляя о том, как ему осуществить это, не нарушая клятвы, он бродил по городу Аквафи — сначала мимо замка Ресу — большого квадратного строения из гранита, увенчанного по углам минаретами в форме фаллоса.

Четверо жрецов стояли, беседуя, в портике с колоннами. На выбритых головах оставался ежик — от лба к загривку; щетина, смазанная орлиным жиром, оставалась жесткой и недвижно прямой.

Они щеголяли пышными бородами и усами — так повелевал декрет Минрута, пренебрегавший древней традицией; но, когда вести о пленении Авинет достигли этой долины, жрецы поспешили вернуться в прежнее “бритое” состояние. Кроме того, они отвергли доктрину о господстве Пламенеющего Бога. Объяснялся ли этот шаг истинной ортодоксальностью или желанием уцелеть — осталось неизвестным. Каков бы ни был мотив — жрецы спасли свою жизнь. Выступи они на стороне Минрута, их разорвали бы на куски разъяренные почитатели Кхо. Храм могли разобрать, а статую Ресу разбить или, доставив в храм Кхо, бросить идола к ее ногам.

Подобные акты осквернения вызвали бы чувство вины у причастных к ним, и ужас у тех, кто не участвовал в зле. Независимо от того, какие разгорелись страсти, Ресу был Богом. Согласно теологической теории он имел равное положение со своей матерью, хотя на практике большинство верующих ставили Кхо впереди. Он был Богом, и поднять разъяренную руку на его священников, статуи и его храмы — это богохульство. Жрицы утверждали, что такое допустимо, что Ресу сам отрекся от тех верующих в него, кто пытался вытеснить его мать. Совершившие богохульство в затмении ярости чувствовали тревогу. В любой момент их могло настигнуть возмездие. Если божественная кара после долгого ожидания не приходила, богохульник реагировал двояко. Один вывод сводился к тому, что жрицы правы: Ресу отрекся от своего народа, поскольку люди хотели вознести его выше матери. Вторая мысль — Ресу, возможно, мертв, если он действительно когда-либо существовал. А если он не существовал, тогда что можно сказать о Кхо?

Лишь немногие осмеливались произнести вслух подобные мысли и публично их никто, конечно же, никто не выражал.

Жрецы стояли, тесно прижавшись друг к дугу. Их развевающиеся рясы надувались ветром. Правые руки, ритуально чистые, перебирали четки, левыми же жрецы активно жестикулировали. Жрецы умолкли на минуту, когда Хэдон, проходя мимо, поздоровался с ними. “О чем они спорят? — подумал он. — Важные темы богословия? Трудности с получением достаточного количества продовольствия в перенаселенной долине? А может, как считают многие, не шпионы ли они, передающие сведения о передвижении Авинет?

Если последнее верно — не его забота. Пусть этим занимается контрразведка Королевы”.

14.

Хэдон, не торопясь, прошел по широкой квадратной базарной площади, окруженной различными правительственными зданиями, храмом Такомим, богини торговли, воров и левшей, замком Бесбедес, богиней пчел и медового напитка, и гимнасиями[2]. В центре площади находился фонтан — широкая чаша из известняка со статуей на пьедестале посередине. Отлитый из бронзы идол изображал местного божка, Аквафи, дающего начало рекам. Существовало поверье, что женщины, не сумевшие зачать, будучи святыми проститутками, могли покончить с бесплодием, испив воды из струи божка. Излечить бесплодие могли и мужчины, но им, наоборот, следовало избегать этого источника воды.

Хэдона мучила жажда, но вместо того, чтобы утолить ее из чаши фонтана, он купил чашку горячей воды, настоянной на розе гибискус. Отпивая понемногу, он смотрел на происходящее вокруг, картины базара всегда вызывали у него интерес. Они были шумными и красочными, их заполняли ремесленники и торговцы, городской люд, фермеры и охотники. К шуму толпы добавлялось кряканье уток в клетках, хрюканье свиней в загонах, мычание прирученных буйволов, лай откормленных на мясо собак в плетеных корзинах, бормотание привязанных к стойкам обезьян в ошейниках, ворон и попугаев, каркающих или хрипящих, лающих охотничьих собак — на продажу, визжание детеныша-леопарда. Повсюду в беспорядке стояли небольшие открытые палатки; купцы на все лады зазывали покупателей. Свежая и сушеная рыба, разделанные свиные туши, говяжья грудинка и задние голяшки, подвешенные за шею неощипанные утки и птицы бойцовской породы, свежие и сваренные вкрутую утиные яйца, караваи хлеба из желудевой муки, возы проса, кувшины и бочки медового напитка, бочонки меда, большие бочки дорогого вина и пива, импортированного как раз перед блокадой; сушеные листья розы гибискус, лекарства и талисманы для лечения угреватости, кариозных зубов, катаракты, оспин, импотенции, геморроя, глаукомы, ожирения, анемии, лихорадки, глистов, нарушений памяти, бессонницы, прострелов, беспричинного страха, ночного недержания мочи, запора, поносов, дурного запаха изо рта, косоглазия, заикания, застенчивости, опухолей, малярии, простуд, чесотки, вшей, брюзгливости, неудач, глухоты и многого, многого другого, накопленного человечеством в бесконечном перечне к 10000 году до рождества Христова, что давало возможность некоторым людям и здесь извлекать выгоду.