Михаил Орлов - Хозяин

Эльф Сэм засмеялся вслед за ним.

– Сначала тебе раздробят кости, но так, чтобы не повредить внутренние органы. Затем живьем снимут кожу. После этого скребками сдерут мясо с костей. Остальное скормят Поглотителю. И будь уверен, ты проживешь до самого конца. Твои глаза увидят твои обглоданные кости, – пояснил он.

– За что?

Лука был больше удивлен, чем испуган. Привыкший, как и все горожане, к изощренным казням пленных лесных, он считал нормальным свое несчастье. Лишь неожиданность заставила его задать вопрос, ответ на который знал каждый. Такова судьба. Сегодня – лесной, завтра – ты. И наоборот.

Эльф Сэм снова засмеялся, покачал головой и повернулся, чтобы уйти вслед за пилигримом. Он едва не наткнулся на Лайму, которая решительно подошла к Луке, повернулась лицом в ту сторону, где находились командующий и тысячники, и звонко крикнула, пересиливая одобрительные вопли:

– Согласно обычаю, свободная женщина Братства святого Антея имеет право спасти осужденного. Я беру этого мужчину себе по праву Закона.

Ошеломленный Лок едва выговорил:

– Но зачем?

Лайма, не слушая, решительно повернулась к Луке, быстро разрезала веревки. Еще некоторое время с вызовом смотрела туда, где, окруженный подчиненными, находился луперк Лок. Тишина, нарушаемая лишь стихающими воплями казнимых, вдруг взорвалась громким смехом. Смеялись все. Воины падали на землю и стонали от смеха. Лайма, убедившись, что Луке не угрожает опасность, презрительно оглядела всех и ушла с каменным лицом.

Общее веселье не разделяли двое: сам Лука, для которого освобождение произошло слишком быстро, и пилигрим Эдвард, озабоченно разглядывающий своего счастливого подопытного.

Кажется, он был озадачен.

Глава 26

Никем не останавливаемый Лука преодолел освещенную часть поляны, пробился сквозь плотную толпу зрителей и пошел прочь. Едва костры остались позади, ночь высветилась поднявшимся месяцем, и серебряные лучи плотной и невесомой амальгамой покрыли поле, кустарник, лес вдали и высокую, местами почерневшую от недавнего пожара городскую стену. От всего произошедшего в нем была какая-то необыкновенная пустота. Все в нем стеклянно звенело, и в голове отзывалась хрустальными звуками утихающая прошлая жизнь.

Не спеша он добрался до городской стены, прошел сквозь обгоревший пролом и направился внутрь. В городе не было ни одной живой души, ни единого огня, ни единого звука не раздавалось вокруг. Совсем недавно, но уже в прошлой жизни, он еженощно вот так же проходил по спящим улицам, но тогда встречались редкие прохожие, слышались звуки пробуждения, везде ощущалась жизнь.

Он остановился и оглянулся – все было немо, спокойно и печально – печалью погасших жизней, усмиренного горя, печалью кладбища. Издали, с поля, продолжали доноситься вопли казнимых и радостные крики победителей, здесь же единственным звуком были его шаги. Он шел – большой месяц тоже шел, катясь сквозь звезды серебряным кругом; большая часть узких улиц была в тени, а на домах слева, куда тень не достигала, бархатной тьмой мерцали проемы высаженных окон.

Внезапно он увидел мир таким, какой он есть на самом деле. Не тот мир, в котором он прожил свои девятнадцать лет и который как-то сразу оказался в руинах, и не этот, в котором властвовали чудовища. Этот мир существовал отдельно, вне его, отторгая все привычные с детства связи. Его связь со всем существующим рядом с ним внезапно порвалась. Безмерность пространства, непостижимая бездна черных дыр, неизбежность смерти, ненасытность Конвертера и безжалостность Дьявола ужаснули его своей отстраненностью от него. Он был песчинкой, попавшей в водоворот страшных сил. И вот сейчас, чудом спасшись от костра и пыток, попав в разрушенный город своего детства, он почувствовал, что нити, связывающие его с действительностью, порвались, душа его внезапно отказалась видеть в окружающем нечто привычное, человеческое – в нем не было никакого смысла. Он смотрел на разбросанные повсюду вещи и не мог понять, для чего они предназначались раньше, смотрел на дома – и назначение их ускользало прочь, оставляя бессмысленный облик. Так бывает бессмысленным мир после внезапного пробуждения, когда несколько мгновений силишься связать беспорядочный круговорот красок и форм вокруг, пока все вдруг не сольется воедино и не обретет привычные звуки и оттенки.

И теперь Лука старался вновь вернуть бессмысленным предметам и явлениям вокруг свое обычное положение, но ничего не выходило. Чем пристальней он вглядывался в строения, мимо которых проходил, тем меньше казалось во всем смысла. Ужас от непонимания, от бессмысленности, от страшной обособленности своей достиг своего высшего накала. Он побежал по дороге куда глаза глядят и остановился лишь во дворе Суда Инквизиции, перед входом в зал заседаний, откуда недавно выводили пленных епископа и других братьев святого Матвея. Лука мучительно старался сообразить, что значит для него уже покойный, наверное, епископ, и не мог понять.

Лука стоял, держась за ручку прикрытой двери, и смотрел вокруг. Ветер стих, чернильные тени от домов лежали на плитах площади, где-то сорвался с крыши кусок черепицы и громко упал на тротуар. Ужас его достиг полной меры. Он уже не мог бороться. Дернув за ручку двери, он отступил на шаг. Что-то мелькнуло в открывшемся коридоре и с бешеной быстротой темным клубком полетело на него – он, не помня себя, шарахнулся в сторону, сердце ударило в горло, застряло, мешая дышать… Что это было? Пронеслось и скрылось. Но сердце так и осталось в горле. И так, не смея дышать, неся его в себе, как в ладонях, он двинулся дальше. Он уже не мог бороться со своими чувствами.

Каким-то образом он оказался в кабинете епископа. Переступая через высохшие пятна от выскобленной крови, он прошел к окну. Трупы и всю мертвую органику, конечно, уже снесли в Конвертер. Бесцельный взгляд его ни на чем не мог задержаться. Лука распахнул окно. Откуда-то сверху с шумом рухнула на подоконник темная глыба. Цепляясь мощными когтями и хлопая крыльями, чтобы не сорваться, на подоконнике пыталась утвердиться гарпия. Едва не сорвалась, но в последний момент вцепилась маленькой рукой за раму и устояла.

Это был мужчина. Бросив надменный, как у всех гарпий, взгляд в сторону Луки, он проговорил:

– Командующий хочет тебя видеть. Прибыл гонец от Бешеного Юра, великий вождь требует тебя к себе.

При этих словах весь ужас, так придавивший недавно Луку, прошел. Он тут же забыл о нем, словно его и не бывало. Все страшившее его недавно стало обыкновенным, привычным: почти полный месяц, сиявший на ясном и пустом небосклоне с чуть темнеющими рельефами своего мертвенно-бледного диска, дома, во многих окнах которых все же уцелели стекла, довольно привлекательное и сильное лицо гарпии, обрамленное мелкими пестрыми перьями.