Тимофей Печёрин - Парад обреченных

Говорили, впрочем, что в этой оплошности Велемир вовсе не был одинок. Просто волхв всегда приходил внезапно. И показывался на глаза, лишь когда хотел того сам. Бесполезно было искать встречи с ним. И уж тем более, ни у кого не выходило застать его врасплох. Ни у кого и никогда. Даже у матерых, самых умелых, воинов… один из которых как раз догорал на помосте погребального костра.

— Что-то снедает твою душу, мой мальчик, — проговорил волхв, хватая Велемира за подбородок и всматриваясь в его лицо, — не горе… нет. И не жажда мести. Хотя она присутствует тоже. Больше всего на свете… ты мечтаешь снова встретиться со своим братом. Хоть не под сенью Священного Леса, но в стенах Небесного Чертога.

Старец не задавал вопросов — он отвечал. Всегда отвечал, даже если собеседник не спрашивал. Зная об этом, Велемир и не думал перечить волхву, пускаясь в бессмысленный спор.

— Да. Я хочу отомстить, — твердо заявил парень, и лицо его враз посуровело, став похожим на деревянную маску, — хочу, чтобы как можно больше «рукоблудов» погибло в схватке со мной. И если оттого паду и я сам… не беда. Пусть трусы держаться за жизнь… а я не трус. Ведь меня ждет Небесный Чертог, а врагов моих — темная бездна. Промозглые пещеры подземного царства Выя.

— Вот как? — на бородатом лице волхва мелькнула слабая улыбка.

Или показалось?..

— Что ж, будет тебе месть, мой мальчик. Всем нам будет. Но вот жизнь свою ты все же побереги. Великому Роду она может понадобиться… в другой раз.

А вот по поводу таинственного «другого раза» волхв не обмолвился уже ни словом. И Велемир знал: спрашивать было бессмысленно. Мудрый старец, древний почти как весь Священный Лес, говорил ровно столько, сколько считал нужным. И на писк комара обращал больше внимания, чем на попытки выспросить что-то еще.

Оставив Велемира, волхв неторопливой, но легкой, неслышной походкой вышел на середину поляны. Прямо к погребальному костру. Старца здесь чтили и сразу узнали. Но ни у кого и мысли не возникло пасть перед ним ниц или хотя бы отвесить поклон. Пусть те, кто назвался рабами, отбивают поклоны своим королям или даже ловкачам, присвоившим себе землю и собирающим дань.

А питомцы Священного Леса все от рожденья равны. Просто некоторые успели в этой жизни больше остальных. Потому и достойны почтения… а порой и приветствия. Криками радости — их при появлении волхва прозвучало не меньше десятка.

— Сыны и дочери Великого Рода! — надтреснутым, но еще сильным голосом обратился волхв к собравшимся.

Рука с посохом его при этом простерлась над головой, вверх. Словно пыталась достичь крон древних деревьев. А то и дотянуться до темного ночного неба.

— Сегодня я заглянул в Вечность, но увидел наше будущее, покрытое туманом. Ибо неспроста прислужники самозваного Хранителя снова ударили по Священному Лесу… разлучив нас со многими славными воинами. Было мне видение… Вый, властвующий над темными силами, возжаждал крови и вырвался из заточения. И будет он проливать нашу кровь, насылая бедствия и страдания до тех пор, пока не насытиться… или пока мы не насытим его!

Сородичи ответили тихим ропотом. Известие, принесенное волхвом, обрадовало их даже меньше, чем недавняя битва. А уж как угнетало непонимание того, что надлежит с ним делать. Но к чести волхва, на сей раз он снизошел и до более подробных объяснений.

— Выю нужны жертвы, — заявил старец, свернув глазами, — либо наши жизни, либо жизни наших врагов. И если нас он забирает сам, без разбору… то прислужников Хранителя мы должны ему преподнести. Не убивая в бою, но лишая жизни в Жертвенном Круге. Тогда вечный голод повелителя темных сил будет утолен быстрее. И бедствия прекратятся.

Ропот стих, хотя ни радости, ни воодушевления на лицах не было. Все-таки в Роду предпочитали честную схватку пленению. И тем более лишению жизни беспомощных людей.

Чувствовал это легкое, но стойкое недовольство и волхв. А потому решил подсластить горькое кушанье.

— Сегодня смерть опять коснулась Великого Рода, — заговорил он уже с торжественностью, — но склоняться перед ней, унывать и смиряться — удел не для нас. И потому я призываю вас всех… назло небытию и темным силам… этой ночью и прямо здесь восславить жизнь! Непрерывное ее продолжение!

С этими словами волхв воткнул посох в землю. И один за другим из узловатой палки потянулись во все стороны ветви. Чтобы затем стремительно обрасти свежей зеленой листвой. А к тому времени, когда посох обратился в молодое деревце, поляна близ догорающего костра сделалась местом оргии. Супружеская верность, узы дружбы и просто пристрастия здесь были забыты на целую ночь.

Велемир тоже не остался в стороне. Успев сойтись с двумя девушками, ни одну из которых он прежде почти не знал. Разве что видел пару раз, да и то мельком.

«До чего ж все-таки разрослась… до чего же велика стала наша община, — думал парень на следующее утро, — до чего велика… и непоколебима».

Немножко стыдно признаться, но прежде я не понимал, что значит эта фраза — «идти, куда глаза глядят». Ведь человек вроде как должен заранее знать, куда пошел и зачем. Разумное существо все-таки. Просто так ничего не делает… прежде думал я. А глаза же могут глядеть и в пропасть. Так не идти же туда.

А пришло ко мне понимание только теперь. После того, как мы с Вилландом и Эдной атаковали казарму городской стражи в Краутхолле. И, несмотря на успех, та спасательно-боевая операция опрокинула к чертям все наши прежние планы. Ни о каком дальнейшем отдыхе в столице не могло быть и речи. Более того, даже покидать Краутхолл нам пришлось с боем. При моем активнейшем участии, как невидимого и неуязвимого бойца.

А о несостоявшейся оболочке моей мы едва вспомнили. Да и то лишь по другую сторону городских стен. Ее разумеется было жалко — девушку, оставленную связанной и беспомощной в углу дощатой развалюхи. Но до того ли, когда на дыбы по твою душу поднимается вся городская стража. Да и как потом оказалось, не только она. Завидная бдительность! Воякам из Эльвенстада было чему поучиться у столичных коллег.

Нам же оставалось только сокрушаться по поводу собственной глупой затеи. Вернее, глупой затеи Эдны. Собственно, и предложившей связать и оставить в укромном месте найденную нами девушку.

«Ей же вроде как самой жить надоело, — только и могла ответить разбойница в собственное оправдание, — так не все ли равно, от чего она умрет: от голода… например или повесится? А если на самом деле она только из-за блажи детской о самоубийстве думала, то вместилища из нее, один черт, не получилось бы».

Логика в ее словах, несомненно, была. И все-таки…