С. Алесько - О людях и нелюдях

— Ты насчет чернявого нелюдя? — он кивнул в сторону двери.

— Ну да, да. Насчет него. И эта дуреха не при чем, — рыжий указал на Винку, старательно избегая встречаться с ней глазами. — Если надо, и за нее добавлю. Браслет треклятый я взял.

— Меня уже отпустили! — сорвалась девушка. — А Дрозда увел сыскарь!

— Ты взял? — усмехнулся стражник, не обращая внимания на возмущенную Винку. — Вот так шайка! Это у вас хитрость воровская, что ли? Каждый говорит, что он взял. Сколько вас там? Четвертый-то придет мне сказки рассказывать?

— Она сказала, что сама взяла? — рыжий уставился на девушку, та нахмурилась и отвернулась.

— А то ты не знаешь, что она сказала. Сам, небось, ее учил, прохвост рыжий. Убирайтесь отседова!

— Начальник, — Вьюн, справившись с недоумением, умоляюще взглянул на стражника. — А с другом-то моим как?..

— Арестованный теперь не в моем ведении, — заявил тот. — И катись ты вместе с этой… Мне неприятности не нужны.

— А деньги?.. — заикнулся было кошак.

— Какие деньги? — возмутился стражник. — Ты чего несешь, нелюдь?

Вьюн мгновение стоял неподвижно. Винка заметила, как скрючились и напряглись пальцы на его руке, и из кончика каждого высунулся острый загнутый кошачий коготь, тут же спрятавшийся назад. Потом оборотень схватил девушку за руку и потащил на улицу.

Оказавшись подальше от караулки, Винка стала вырываться. Вьюн, впрочем, и не стремился ее удержать. Они одновременно остановились, повернулись друг к другу и чуть ли не хором закричали:

— Это все из-за тебя!

— Зачем ты взял браслет?

— Зачем ты его отдала? Слиняла б по-быстрому или вещицу на землю бросила, и все дела!

Глаза Вьюна полыхали зеленью. Винка уже знала, что это признак ярости, но не испугалась. Пусть хоть когти выпускает, мерзавец!

— Правду про вас говорят, что нелюди воры и твари. Ты не только украл, ты еще сделал так, чтобы на меня подумали, а сам быстренько удрал! А пострадал твой друг!

— Мой друг, кстати, тоже нелюдь и тварь, попался, потому что побежал тебя, людину, выручать!

Винка повернулась и пошла прочь. Ей не хотелось ни видеть Вьюна, ни спорить с ним. Было ужасно жаль Дрозда, так жаль, что щипало глаза. Плакать хотелось еще и от обиды на рыжего. Симпатичный котик на поверку оказался мошенником и трусом. Она-то думала, после пройденного вместе они друг другу не чужие, и на обоих парней можно положиться, а обернулось вон как…

Винка брела, прижимая к груди свой сверток и вещи Дрозда. Она не разбирала дороги, не думала, куда идет, пока кто-то грубо не схватил ее за плечо.

— Чего грустишь, лапочка? — над ней навис неопрятный и нетрезвый мужик. — Пойдем, развеселю!

— Она со мной, — рядом тут же вырос Вьюн.

— С тобой, так присматривай получше! Или ты ею торгуешь?

— Иди сам торгуй своей сестрой или мамашей!

Кошак схватил Винку за руку и стремительно дернул в какой-то проулок. Пьянчуга ломанулся за ними, но Вьюн начал петлять в путанице узких грязных проходов, и преследователь очень быстро отстал.

— Давай доведу до "Сливочника", — пробурчал рыжий. — Смотри, куда забралась. Тут Палаты начинаются, людские трущобы. Здесь и мне навешать могут как следует, а от тебя к утру только одежонка останется.

Девушка, не говоря ни слова, пошла за кошаком. Так, в полном молчании они добрались до знакомого кабака. Дело шло к вечеру. На этот день Фунт милостиво дал Винке выходной, чтобы она могла купить себе все необходимое и немного узнать город. Девушка, не заходя ни в зал, ни на кухню, ибо видеть никого не хотелось, поднялась в свою каморку под крышей.

Стоило остаться одной, как тут же навалилась невероятная усталость. Думать ни о чем не получалось, да и что она могла надумать, не зная ни города, ни здешних порядков? Можно попробовать сходить завтра в караулку и выспросить стражника, что же теперь будет с Дроздом, но если он не ответит…

Тревога не отпускала, мысли об ужине вызывали лишь дурноту. Винка решила ложиться, попытаться уснуть и хоть ненадолго забыть об ужасном дне, который начинался так хорошо. Вдруг снаружи, из-за небольшого слухового окошка раздалось жалобное мяуканье. Девушка приоткрыла раму (мутное стекло не давало ничего рассмотреть в сгустившихся сумерках) и различила сидящего на пологом скате крыши Вьюна в зверином облике. Он глядел на Винку и мяукал, даже не пытаясь проникнуть в комнату. От обычного наглого вида и следа не осталось, жалкий виноватый котишка, не более. Сердце девушки дрогнуло, но она тут же заставила себя вспомнить, каково ей было остаться один на один со стражей с краденым браслетом в руках. Это помогло прикрыть окно, забраться в постель и потушить свечу.

Кошак за окном не унимался, и Винка пыталась заглущить его вопли мыслями о том, каково сейчас Дрозду, дали ли ему плетей, надели серебряный ошейник или нет. Вскоре по крыше забарабанил дождь, но Вьюн никуда не уходил, только мяуканье постепенно становилось хриплым. Девушка не выдержала. Ругая на чем свет стоит свою жалостливую натуру и проклятый дар нелюдей превращаться в милых и безобидных на вид зверушек, она пошла открывать окно.

На город обрушился ливень, и кошак совсем вымок, будто его бросили в реку или бочку с водой. Шерсть плотно облепила тело, рыжий выглядел совсем жалким и тощим, с огромными ушами и буграми глаз на маленькой треугольной голове. Хвост болтался, как мокрая веревка. Девушка взяла Вьюна на руки, чувствуя сквозь пропитанную холодной водой шерсть живое тепло.

— Разжалобил меня, да? Мерзавец рыжий… А каково сейчас твоему другу? Где он, что с ним? Может, сидит в ошейнике, избитый. Зачем ты его отпустил? Чего сам так долго тянул, не заходил в караулку? Сыскарь ведь там не сразу появился, как раз перед тобой… Эх, ты, мокрохвост…

Винка выговаривала кошаку, вытирая его старой рубахой. Тот трясся мелкой дрожью и молчал. Очень скоро зверь стал похож на ежа из-за торчащих в разные стороны сосулек слипшейся шерсти. Морда его по-прежнему была виноватой, он щурил глаза и прижимал уши, но не сдерживал счастливого мурлыканья.

— Я — глупая селянка, ты — глупый кот. Завтра пойдем выручать пострадавшего из-за нас дурного пса, — вздохнула девушка, забирасясь в постель.

Вьюн несмело переминался у кровати, надеясь устроиться в ногах.