Мария Захарова - Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

— А ну, гаденыш, пошел! — резкий окрик надсмотрщика привлек его внимание.

Мужчина вытащил из кучи мальчишек самого хлипкого и волоком потащил его к размолу. Паренек сучил ногами, извивался и хныкал, но вырваться не мог — сил не хватало. Остальные же, доселе как один, скулящие и жмущиеся друг к другу, теперь улюлюкали и посмеивались, наблюдая, как их товарища волокут на возможную гибель. Среди них действовал только одни закон — "главное, что не я".

Он разозлился, увидев в этой случайной жертве себя прежнего, и, оттолкнувшись от стены, пошел наперерез смотрящему, чтобы успеть остановить мужчину до того, как кривая пасть трещины проглотит маленького пленника.

— Оставь, я сам, — сказал он, схватив надсмотрщика за рукав засаленной рубахи. — Пусти его.

— Ты… — зарычал мужчина, пытаясь замахнуться хлыстом, но увидев, кто рядом с ним, опустил руку и криво усмехнулся. — Сдохнуть захотел?

— Увидим, — отрезал он, толкнув выпущенного парня к собратьям.

— Давай, давай, — продолжил издеваться надсмотрщик. — Послушаем, как ты завопишь.

— Не оглохни только.

Он провел рукой по острому сколу расщелины, из которой тянуло сыростью, запахом свежей крови, а также страхом заваленного мальчишки, и, чуть пригнувшись, шагнул в ее темные объятья.

Проход оказался не таким широким, каким представлялся ему в начале. Он сделал лишь несколько шагов, и расщелина резко сомкнулась, превратившись в узкий, зигзагообразный лаз с торчащими из стен выступами. Они впивались в тело, кромсая одежду на куски, раздирали кожу острыми сколами, словно пытались остановить его продвижение вперед, но парень медленно и упорно продирался дальше.

За одним из поворотов он увидел второе ответвление, чуть более широкое, чем основное, и, услышав приглушенный стон, понял, что мальчишка свернул туда. Вроде бы, оправданное решение оказалось не верным.

Он замер, решая, вытаскивать или нет. Его действия могли вызвать новый обвал, и тогда они оба окажутся погребенными под грудой камней. Такой конец не радовал, но пройти мимо он не смог. Расслышав очередной глухой стон, парень решительно нырнул в проход.

Литаурэль всегда было интересно, каким он будет — сын Перворожденного и смертной. Она часто пыталась представить его себе, когда приходила к Антаргину и видела изображение ротулы, что должна была родить Освободителя.

Лита и сама не знала, отчего этот вопрос так волновал ее, но избавиться от наваждения не помогали даже упреки братьев, считающих своим долгом присматривать за единственной сестрой, вечно мечтающей о невозможном, с чем девушка не могла не согласиться.

В детстве Лита хотела перерождаться в грэу — шестикрылого дракона, стать большой и сильной, но оказалась тагьери — саблезубой кошкой, гибкой и ловкой. Затем стремилась отправиться с братьями на ту сторону, найти кариал Перворожденного и спасти всех тресаиров, запертых в Саришэ, что также не удалось осуществить. Литаурэль не смогла пройти обряд посвящения в собиратели тел. И много позже, когда Антаргин договорился с предводителем живущих на той стороне, стала грезить его сыном, и это последнее увлечение не прошло даже тогда, когда соглашение оказалось не выполнено. У нее даже имелись несколько десятков рисунков, на которые Лита перенесла плоды своего воображения.

Проскользнув в комнату, куда братья принесли того, кто столько времени будоражил ее ум, Лита поставила на столик фарфоровую чашу с настоем, и лишь потом вернулась притворить дверь. Девушка не хотела, чтобы слуги видели ее здесь и доложили кому-нибудь из старших. Она с большим трудом уговорила Антралу позволить ей самой поухаживать за вновь прибывшим, и уж точно не собиралась получить за это нагоняй от братьев.

Прикусив от любопытства губу, Лита осторожно подошла к кровати, на которой лежал мужчина. Он был очень большим по ее меркам. Просто огромным! И совсем не таким, каким она его представляла.

Ни один из ее братьев не мог соперничать с ним, а они считались самыми высокими и крепкими из истинных тресаиров. Если братья были жилистыми и подтянутыми, то этот — мускулистым, как некоторые ротулы, пришедшие из большого мира, только не такой бледный, как они, хотя и светлее ее самой.

Горящий неподдельным интересом взор девушки охватил лежащего на постели целиком, а затем остановился на лице. "Красивый" — решила для себя Лита, исследуя высокие скулы, четкие дуги бровей, нос с небольшой горбинкой и плотно сжатые четко очерченные губы. Его волосы были черны, как лоснящаяся шкура тагьери, и, также как в блестящую шерсть, в них хотелось запустить руку, чтобы почувствовать приятную щекочущую мягкость.

Упрямый — был ее следующий вывод, при взгляде на подбородок. Он выдавался вперед, демонстрируя твердость характера и целеустремленность.

В этот момент мужчина чуть шевельнулся, и Лита вспомнила, что ему должно быть больно. Все ротулы говорили об этом, когда сознание возвращалось к ним после перехода. Сама девушка этого не испытала, так как родилась здесь — в Саришэ, и другого мира не видела.

Спохватившись, Лита перенесла чашу с водой к изголовью кровати и, окунув лоскут в успокаивающую душистую смесь, положила влажную ткань на лоб молодого человека. Даже через прохладу компресса он показался ей нестерпимо горячим, и Лита, набравшись смелости, прикоснулась к мужской щеке.

Его кожа была гладкой и раскаленной, словно решетка у давно пылающего камина. Девушка испугалась и пожалела, что отослала Антралу. Она бы знала, что делать, а сама Лита — нет. Ей еще ни разу не приходилось ухаживать за кем-то самой.

Нахмурившись, девушка повторно смочила ткань и, отерев лицо молодого человека, вернула обратно на лоб.

— Прости, — прошептала она, боясь, что из-за ее глупости, мужчине будет только хуже. Лита не хотела, чтобы он испытывал боль по ее вине.

Лутарг пришел в сознание от прикосновения чего-то прохладного ко лбу. Все тело ныло, словно он только что выбрался из-под очередного обвала, а голова раскалывалась от стучащей в висках боли. Мужчине пришлось стиснуть зубы, чтобы не застонать в голос.

Он напрягся, почувствовав прикосновение чьих-то пальцев к щеке, а потом услышал протяжный выдох — прости. Голос принадлежал женщине, так же, как и рука, гладящая его лицо.

Лутарг шумно сглотнул, ища в себе силы посмотреть, кто рядом с ним. Казалось, что стоит ему пошевелиться или открыть глаза, как голова разлетится на части, и подобно сброшенной в шахту глыбе, превратится в мелкую каменистую пыль.

— Я не знаю, как должно быть. Полежи один немного, я сейчас вернусь, — прошептала Лита, заметив, что мужчина нахмурился. Она решила, что от боли. — Быстро вернусь, — постаралась успокоить она.