Тим Северин - Дитя Одина

— Земля.

К вечеру мы тоже почуяли этот явный запах деревьев, доносившийся с запада. На десятое утро на горизонте показалось тонкая полоска — берег Винланда, а еще через сутки мы подошли к нему настолько близко, что Тюркир, Торвалль и другие, бывавшие здесь, смогли точно определить, где мы находимся. С помощью деревянного диска Торвалля кнорр пришел почти точно. Вожатаи объявили, что нам остался всего один дневной переход до того места, где находится зимовье Лейва.

Суша эта казалась необъятной. Берег прямо по курсу нашего корабля простирался в обе стороны так, словно нет ему ни конца, ни края. За береговой линией, где земля поднималась ступенями низких холмов, моему взгляду, насколько хватало глаз, открывалась темно-зеленая масса бесконечных лесов. По самому же берегу шли чередой серые мысы, разделенные глубокими бухтами и заливами. Порой там встречались песчаные отмели, но чаще — изъеденные морем скалы, о которые с грохотом разбивались волны. Отмели эти были цвета обыкновенно сероватого, кроме тех мест, где слой морских водорослей и лишайников добавлял зеленые и коричневые пятна. Всякому человеку из краев более теплых берег Винланда мог показаться суровым и устрашающим. Но мы пришли из пустынной Гренландии, а до этого — из Исландии, края не менее сурового. Нашим хуторянам Винланд обещал много. Они примечали первую зелень на лугах, которыми пестрела земля поодаль от берега, и первые побеги на низкорослых ивах и ольшанике. Бык и три коровы на борту тоже почуяли пастбище и забеспокоились, желая сойти на берег. Мы всматривались, выискивая следы пребывания скрелингов, а Тюркир, надо думать, мечтал вновь увидеть таинственных одноногое. Но ничего такого не было, земля казалась необитаемой.

Тем не менее Карлсефни был осторожен. Памятуя о смерти Торстейна от рук скрелингов, он подозвал двух наших «диких скоттов», Хаки и Хекью. Он сказал им, что хочет отправить их на берег, на разведку в глубь страны. Коль скоро они заметят скрелингов, говорил он, то должны избегать встречи с ними, затаиться и по мере возможности подсчитать число этих странных людей. Спустя три дня разведчики должны вернуться на берег, где корабль будет ждать их, став на якорь неподалеку. Хаки и Хекья наполнили котомки сушеной снедью, но ничего другого не взяли. Оба были в своей обычной одежде, имевшей вид грубого одеяла с разрезом для головы. На случай дождя имелся наголовник, но в остальном одеяние это было настолько несовершенно, что даже не запахивалось по бокам, если не считать единственной застежки, скреплявшей ткань между ногами. Больше ничего на них не было. Оба сели в запасную ладью, а Торвалль с несколькими людьми принялись грести к берегу. Там скотты вылезли прямо в воду, вброд добрались до суши и исчезли в кустах. Кроме одного-единственного ножа, при них не было ни оружия, ни других орудий, ни даже кремня и огнива, чтобы добыть огонь.

— Как поймают их скрелинги, так и подумают, что это люди из племени еще более жалкого, чем они сами, — сказал кто-то, когда мы взялись за весла и отвели кнорр на безопасное расстояние, вне досягаемости стрел.

Эти три дня показались вечностью восьмилетнему мальчику. Карлсефни решительно отказался отпускать кого-либо на берег. Пришлось сидеть на кнорре, нетерпеливо глядя на прибой, без особого успеха пытаясь ловить рыбу и высматривая, не шевелится ли что-нибудь на берегу, да так ничего и не видя, пока вдруг откуда ни возьмись не явились две бегущие худые фигурки. Торвалль и еще двое сели в ладью и поплыли за ними. Скотты принесли добрую весть. Они сказали, что не видели никаких скрелингов, ни единого следа.

Сделав еще два дневных перехода вдоль берега, в полдень мы добрались до зимовья Лейва, но не сходили на берег, пока Торвалль и четверо мужчин с оружием наготове не проверили брошенные дома, нет ли там чужаков. Но не нашли никаких признаков, что кто-то побывал здесь за два года, минувших с того несчастливого плавания. Разведчики жестами велели нам отвести кнорр на якорную стоянку, и к ночи все наши благополучно перебрались на берег и поставили суконные палатки, в которых нам предстояло жить, пока не подновим заброшенные дома.

Дождь, ветер и снег в течение трех зим обрушивались на зимовье Лейва, пока лачуги из дерна и камня не обвалились и не осыпались. Стропила упали внутрь. Сорняки и дикие травы укоренились в полу. Ведь то было временное жилье, потому и крыто было сукном, только чтобы укрыться от непогоды. Мы же хотели остаться здесь, нам нужно было нечто более прочное и основательное. Стали поправлять и расширять прежние дома, затеяли новую стройку — большой длинный дом, расчищали землю под загоны для скота, копали выгребные ямы. Наш кнорр, такой нагруженный при отплытии, теперь оказался скудным источником съестных припасов. Скотина по весу заняла большую часть, еще Карлсефни привез снаряжение и орудия впрок, на будущее, а не пищу насущную. Так что в тот первый месяц мы почти голодали. Разумеется, о том, чтобы забить и съесть скотину, и речи не было. В ней было начало нашего стада, во всяком случае, мы на это надеялись. У нас не хватало времени ни на рыбную ловлю, ни на поиски дичи в лесу. Мы работали от зари до зари, нарезая, перенося и укладывая сотни кусков дерна в стены нашего нового длинного дома. Вскоре люди начали жаловаться на голод. При столь тяжкой работе им требовалась настоящая пища, а не жидкая каша. Христиане, бывшие среди нас, начали молиться своему богу, взыскуя его помощи в облегчение своих горестей. Она поставили символ своей веры, крест, на границе поселения, и когда Торвалль — не без задорного умысла, как мне кажется, — построил на противоположном конце небольшой навес и сложил под ним груду камней — алтарь Тору, чуть было не началась драка. Христиане обвиняли его в том, что он лукавый язычник. Торвалль же предупредил, что уложит всякого, кто попытается повредить алтарь Тора.

Карлсефни приставил Торвалля к постройке дома, а не к охоте. Его невероятная сила очень пригодилась, ведь стены росли, и дерн приходилось поднимать все выше. Но все видели, что охотника тянет в лес. Наконец, когда голод стал действительно нестерпимым, Карлсефни отпустил Торвалля на охоту, хотя большинство из нас не понимало, как один человек может выследить и добыть столько дичи, чтобы накормить сорок голодных ртов. Торвалль ничего не сказал, только, по своему обыкновению, что-то буркнул, взял копье и собрался. Покинув лагерь, он сначала пошел к маленькому алтарю, снял со своего ожерелья один зуб полярного медведя и положил его как жертвоприношение на камень. Потом вошел в густой кустарник. И сразу исчез.

Когда Торвалль не появился и на третий день, Карлсефни и другие мужчины постарше забеспокоились. Снова пошли разговоры о скрелингах и предположения, что они схватили или убили нашего охотника. Наконец Карлсефни вызвал желающих отправиться на поиски Торвалля. Он сказал, что сам поведет отряд. Они должны взять оружие и найти и скрелингов, и Торвалля. Некоторые возражали, ибо Торвалля все недолюбливали, особенно же христиане. Иные говорили, коль скоро скрелинги захватили этого угрюмого скареду, тем и лучше. Разумеется, Тюркир сам вызвался отправиться на поиски друга, как и чета скоттов. Я же постарался примкнуть к маленькому отряду, чтобы на время избавиться от работы на стройке.