Анатолий Дроздов - Смок - боевой змей

«Пойдешь к ней?» — понял Олята.

— Не пойду! Сором! — сказал Олята.

Сестра погладила его по голове.

— Деток жалко! — вздохнул Олята. — Голодные.

Теплые мягкие губы коснулись его виска. Олята понял и уснул.

Поутру они оседлали коней и отправились в соседнюю весь. Оляна ловко сидела в седле — научилась в Волчьем Логе. Из-под задравшейся поневы виднелись белые коленки. Олята решил, что сестре надо бы сшить порты. Оно-то все знают, что у бабы под подолом, но казать голые ноги девке — сором. Увидят — ославят, а с дурной славой замуж как? В портах девке тоже нескладно, но лучше, чем с голыми ногами.

В веси Олята сторговал козу: белую, с черными пятнами. Большое вымя козы свисало чуть не до земли: по всему было видать, что удойная. Расплатившись, Олята накинул веревку на рога, но коза уперлась и не хотела идти.

— Козлята у нее, — объяснила хозяйка. — Два козлика. Козочек разобрали, эти остались. Не хочет деток бросать. Давай ногату, боярин, и забирай козлят!

Олята так и сделал. Стреножив прытких козликов, они забросили их на крупы коней, после чего веревка козе не понадобилась. Сама бежала следом, тревожно мекая. Во дворе Нежаны Олята распутал козлят и те, к восторгу Первуши и Вторака, стали носиться по траве, высоко подпрыгивая. Коза успокоилась и принялась щипать травку. Брат с сестрой вернулись к себе, где с удовольствием позавтракали.

Нежана пришла вечером, с большим вышитым рушником.

— Пусть Господь спасет вас, добрые люди! — сказала, передавая рушник. — Со свадьбы берегла. Нечем больше благодарить. Молиться буду!

Олята стоял, краснея. Боялся, вдруг Нежана позовет к себе? Как вести себя, что сказать? Но Нежана не позвала. Они с Оляной обнялись, Нежана уронила слезу, после чего ушла.

— Надо сена накосить, — сказал Олята сестре. — Козе много не надо, но бабе трудно. Козлят под Рождество заколют, будет мясо, а козу целую зиму кормить. Завтра поищу косу.

Планам этим не суждено было сбыться. На следующий день вернулся Некрас…

12

Епископ Дионисий был дороден и темен лицом.

«Гречин!» — понял Святослав, подходя. Он склонил голову под благословляющую руку, но целовать ее не стал. В Киеве свой митрополит, токмо к его руке прикладываемся. Чужой епископ — гость нечаянный и чудный, что ему до великого князя? Однако митрополит похлопотал, и Святослав согласился. Издалека Дионисий ехал, из самого Турова…

Дионисий грузно сел на резной табурет ромейской работы. Темнолицый монах в рясе тихо стал за спиной епископа. Святослав нахмурился. Уговор был — с глазу на глаз. Да и глядится монах дико. Смугл, нос крючком, глаза холодные, шрам через всю щеку — от подбородка до виска. Рожа убийцы…

За жизнь Святослав не опасался. Гридни за дверью наверняка обшарили и общупали гостей; иголку в рукаве запрятали — и ту бы нашли. С оружием к князю входят только самые близкие. Прочие, пусть даже духовные… Мало русских князей обманом зарезали? Епископ? Монах? Тать любую одежу накинуть может… Вон, дверь приоткрыта, гридь в щелку посматривает. Услыхать ничего не услышит, но случись что — кинется коршуном…

— Это мой слуга Артемий, — сказал Дионисий, заметив взгляд великого князя. — Без него всего не сказать.

Епископ говорил с акцентом, но чисто — давно живет в Руси. Святослав нехотя кивнул — пусть остается.

Дионисий начал без предисловий.

— Слух прошел, объявился в землях твоих дружинник Некрас?

Святослав вздрогнул. Откуда знает? Впрочем… Кто-то сболтнул на исповеди, поп доложил митрополиту. Митрополит в Киеве тоже из греков…

— Объявился, — сказал Святослав. — Только не в моих землях. У Ростиславовичей.

— Белгород — в Киевском княжестве.

— Верно, — сказал Святослав, закипая, — в Киевском. Разве не ведаешь, владыка, что княжеством правят двое: великий князь в Киеве и Ростислав в Белгороде? Лучшие мужи Киева, бояре смысленные, такой ряд уложили. Киевский стол де велик, вдвоем поместитесь. Поместились… Каков бы ни был двор, а запусти в него вместо одной собаки двух, обязательно перегрызутся. Грыземся… Летось с Ростиславом воевали, зараз сидим в городах своих и зубы точим…

— Не гневайся князь! — степенно сказал Дионисий. — Мне это ведомо. А молвил я к тому, что от Киева до Белгорода ближе, чем от Турова, а руки у великого князя длинные. О том всей Руси известно.

«Ловок!» — подумал Святослав.

— Чем насолил Некрас владыке Туровскому?

— Безбожник!

— Дела церковные! — сказал Святослав. — Язычников по лесам — тьма, всех не переловишь.

— Не ведаешь ты, княже… — Дионисий поерзал на табурете, устраиваясь поудобнее. Под напором тучного тела табурет скрипнул.

— Что-то ведаю, — усмехнулся князь. — Служил Некрас у курского князя, в полон попал к половцам, а князь не выкупил. Некрас из полона сбежал и к Глебу Туровскому подался. Вышла у него свада с Глебом из-за смока…

— Богомерзкое чудище! — вскричал Дионисий, вздымая посох.

— Чем смок бога прогневил?

— Не бога, а слугу его! Некрас чудище в реке купал, весь Туров глядеть сбежался. Я тож подъехал: надлежит пастырю доброму знать, чем стадо его занято. Верхами был. Люд расступился, меня к самому берегу пропуская. Смок, завидев слугу божьего, закричал на него по-диаявольски. Кобылка моя спужалась, взбрыкнула, и епископ туровский пал в грязь. На глазах всего Турова!

Святослав еле сдержал усмешку.

— Седмицу после того я лежал, — продолжил Дионисий. — Бог миловал, спас слугу своего: ничего не сломал и нутра не отбил. Восстав с одра я призвал Некраса и велел ему смока, отродье диавольское, убить.

— Убил?

— Отказался. Сказал, что все живое на земле сотворено Господом, коли Господь посчитал бы, что смоки от диавола, то их бы и не было. Сказал, что винить надо не смока, а кобылку: кони, бывает, зайца пугаются и седоков сбрасывают, но зайца диавольским отродьем никто не считает.

— Умен.

— Диавольским попущением. Враг рода человеческого, как ведомо, вкладывает в уста слуг своих речи смысленные.

— Что далее?

— Пожаловался я Глебу. Князь поначалу посмеялся над бедой слуги божьего, но все ж кликнул Некраса и велел смока отдать. Животина для людей опасная, князь де велит ее в хлеву закрыть, чтоб вреда не было.

«Вот оно как! — подумал Святослав. — Горыня другое сказывал. Глеб хоть и жаден, но не глуп».

— Что Некрас?

— Отказал князю! Сказал, что смок его, а над имуществом дружинника князь не властен. Коли смок вред кому сделает, то он, Некрас, за то и ответит.

— Прогнал его Глеб?