Елизавета Дворецкая - Зеркало и чаша

— Должно быть, тут. — Хотила кивнул.

Народ изготовился на праздник — все женщины нарядились в праздничные яркие уборы, высокие кички[8], вышитые цветными нитками, с птичьими перышками у висков, с шерстяной бахромой. Из-под кожухов у всех виднелись нарядные крашеные рубахи, даже сами кожухи у некоторых были покрыты крашеным сукном. Мужики тоже были в новых шапках, с цветными поясами. Вокруг внешнего вала стояло множество саней с мешками и бочонками — приношения святилищу, из которых готовятся угощения жертвенного пира.

Перед воротами вала уже виднелась наполовину слепленная Снеговая Баба выше человеческого роста — три кома, поставленные друг на друга. Придать ей надлежащий вид еще не успели — должно быть, помешало появление полюдья.

Велев обозу и воям оставаться пока на реке, Зимобор с ближней дружиной поднялся на берег и подъехал к святилищу. Из толпы навстречу ему выбралось с десяток мужиков — все такие же немолодые, основательные, как Хотила с братьями, — старейшины местных сел и родовых поселочков. На Хотилу и братьев бросали частью облегченные, частью вопросительные взгляды: братья были живы и здоровы, что уже хорошо, но с чем все-таки приехали? Огромная и хорошо вооруженная дружина внушала страх — у сежан не было возможности по-настоящему ей противиться, и даже старейшины с трудом сохраняли невозмутимый вид. Однако они держались как хозяева, а Зимобор был здесь гостем. Ему очень хотелось договориться и получить свое добром — не только сегодня, но и на следующий год.

— Здоровы будьте, люди сежанские, да благословит Род ваши дома, да пошлет Макошь приплод в ваши семьи и ваши стада! — Не сходя с коня, Зимобор слегка поклонился старейшинам и приветственно помахал рукой. — Я — Зимобор, сын Велебора, князь смоленский. Подвластны мне земли от Сожи до Двины, от Днепра до Угры. Объезжаю я мои земли, дань собираю. Хочу получить по белке с рала, кто пашет, и по белке с дыма, кто ремеслом живет. Дань невелика, вас не разорит, зато дружба моя вам полезна будет — от врагов обороню, с дальними странами торговать научу, случись недород или еще какая беда — помогу. В дела ваши вмешиваться не буду, как правили собой по заветам отцов и дедов, так и будете править. Святилищ ваших не трону, жен и детей не обижу. Что скажете?

— Не было никогда такого, чтобы сежане дань платили смоленским князьям, — ответил ему один из старейшин.

— Ты кто такой будешь, добрый человек? — тут же осведомился Зимобор.

— Быстрень я, Переплясов сын, из села Леденичи, — ответил мужик.

И что-то изменилось: он стал самим собой, а не частью расплывчатой людской массы, стал говорить как бы от себя и почувствовал себя не так уверенно. А Зимобор смотрел на него пристально и приветливо — без угрозы, но так, что здоровый мужик, годящийся в отцы этому кудрявому парню, ощутил желание опустить глаза. Из карих блестящих глаз молодого князя на него смотрели целые поколения людей, привыкших властвовать, привыкших смотреть на мир свысока, со спины боевого коня. Их мир был широк и неохватен, и старейшина, чей белый свет отроду замыкался течением Сежи — два-три перехода от начала до конца, — вдруг оробел перед этим миром, впервые осознав его огромность. Он смутно знал, что где-то есть Днепр и Сож, — а этот парень их видел и пил их воду.

— Не хочу я с вами ссориться, мужи сежанские, — убедительно сказал Зимобор. — Вон, дружина со мной, мечи и копья у них ой как красноречивы — и глухого уговорят. Не печальте богов и предков напрасным кровопролитием — давайте вместе жертвы принесем и дадим клятвы в мире и дружбе. Старейшины переглядывались, в толпе за их спинами раскатывался глухой ропот. Смоленский князь предлагал им союз, как равный равным. Но все понимали, что этот союз означает дань — сейчас они дадут такую клятву, и белку с рала придется отдавать потом каждый год. И уже ничего нельзя будет изменить. Белка — ерунда, такую дань за год добудет даже однорукий. Но эта белка будет означать, что они, сежане, не сами себе голова, а что правит ими князь далекого Смоленска.

— Слышали мы, чем такие дела кончаются! — Вперед вышел другой мужик, пониже и пошире, гордо и вызывающе засунул ладони за пояс. — Ездил я по Днепру, знаю, как там. А кто не знает, тому я скажу! — Он обернулся и глянул на толпу. — Сперва по белке с рала будем платить. Потом случится в Смоленске война — к нам придут ратников собирать, и перебьют наших сыновей на Двине где-нибудь, с полотескими и плесковскими князьями на ратях. Потом поставят у нас тут городище, посадят воеводу, с тиунами, мечниками, а тех кормить надо, да весь год, — вот и превращается наша белка уже в соболя, а потом в целый сорок соболей!

— Коготок увяз — всей птичке пропасть, — добавил мужик в черном овчинном полушубке, в волчьей мохнатой шапке, низко надвинутой на глаза. — Не давайте коготка, сами целы будете.

— А ты кто за птичка? — спросил Зимобор. — Надо же, как сладко поешь! Не Сирином зовут?

— Паморок я.

— Ах вот кто! — Зимобор даже обрадовался и подъехал поближе. Толпа старейшин дрогнула и шагнула назад. — Паморок! Слышал я про тебя. Ведун, значит?

— Велеса я служитель. — Мужик мрачно сверкнул на него глазами из-под шапки, и Зимобор в душе содрогнулся.

Глаза у мужика были нехорошие — темные, бездонные и холодные, как сама смертная Бездна. Зимобор сразу понял, почему местные, недолюбливая своего ведуна, не смеют его тронуть, — от этого взгляда в самую душу словно входил длинный холодный нож и лишал сил.

Венок вилы за пазухой ожил, шевельнулся, запахло ландышем.

Паморок вдруг тоже встрепенулся, невольно огляделся, словно почуял опасность.

Толпа заметила это, ропот зазвучал громче.

— А ведь у вас тут вятичи близко, мордва тоже недалеко, — сказал Зимобор, обращаясь к толпе. — Придут вас воевать, а заступиться-то будет некому. Не этот же птиц Сирин в волчьей шапке вас защитит. Что, не верите? — Ропот еще усилился. — А вот давайте и проверим, кто сильнее — я или он!

Толпа загомонила в полный голос, даже ведун удивился. Биться с ним один на один никто никогда не пытался. Зимобор видел, что сбил противника с толку, и спешил этим воспользоваться. Говорят, против дубины и чары не всегда помогают, так надо успеть пустить ее в ход.

— Давай выходи! — Зимобор соскочил с коня, бросил повод отроку, расстегнул пояс с мечом и передал его Радоне. — Давай-ка выходи, на кулаках будем биться. Если я одолею — платите мне дань, какую сказал, если он одолеет — уйду, ничего не трону.

Это было что-то невиданное, и даже кмети не ожидали такого от своего князя.

— Давай выходи, птиц небесный! — подзадоривал Зимобор своего противника, подходя ближе. — Или ты только на словах ловок? Или богов застыдился? День ясный, им сверху хорошо все видно. Сейчас и рассудят, кто из нас им больше угоден.