Сергей Мельник - Барон Ульрих. Война

  Вот тебе и номер. По простецки стало быть? Томится, стало быть? Ну да, ну да. Это как в анекдоте том, почему у нас все: "ларек-шмарек", "калидор" да "толчок"? "Культур-мультур" такой, чего вы хотите?

  - Молодые, глупые. - Он шмыгнул носом. - Не лютовали правда, так, пару раз по щам дали, но все равно поплатились. Все от первого до последнего. Как парень ее из лесу вернулся, так и пошли смерти, одна за одной, считай ночи не проходило, что бы зверь кого-то из местных не задрал. Резал их как овец, никто даже криков не слышал. Легли спать, а на утро покойничек. Пока суть да дело, пока дотумкали что это может быть, в живых две семьи осталось из тех, кто просто сбежал из дому да у нас в Поренке схоронился по родне. А и наши то хороши, не верили перепуганному бабью, что мужиков своих потеряли, собрались по осени на загон, да решили глазами подивится на то, что от Мекты осталось. Как сейчас все перед глазами стоит. Мы прошли пустые хаты, как после мора, ни живых не мертвых, даже птиц не слыхать, тока двери скрепят, ветром качает, и на выселок двинулись по науке. Как на зверя лесного, цепью в обхват, вперед себя пики с острогами.

  Дрожащими руками он налил себе еще вина в кружку. Помолчали. Пусть говорит, пусть так говорит не мне его подгонять.

  - Он и вправду огромный. - Пустая кружка стукнула гулко по столу. - Не корова конечно, но с "телка" будет. Шерсть черная, без серости али карих подпалин, весь в одной поре, средь дня шли, я хорошо разглядел. Не мог не разглядеть, никак не мог глаз оторвать, словно я не я, ни ног не рук не чуя, лишь стоял и смотрел, как он двигался, взметая алые сполохи как зарницы. Одного за другим, в обход, по кругу не скрываясь и не таясь в полной тишине, он несся, а люди валились наземь, что бы уже не встать. Все, все кого я знал...а с ними и батя с братанами. - Он закрыл глаза, обхватив руками склонившуюся голову. - И я бы лег, но тут девка вышла, да в голос как заорет: "Не тронь мальца Патрик, его хоть пощади!". Я стою, она стоит, и зверь стоит, мех на загривке топорщит, глазом буровит, а с морды кровь людская струями стекает на траву. "Беги!", она кричит, "Беги! И не возвращайся!". И я побежал, все там остались, а я все бежал и бежал и бежал....Не помню как назад возвернулся, уж через месяц к снегам глаза открыл дома, мать в слезах сидит, говорит в лихоманке жаром чуть не угорел, да все бредил про зверя лютого.

  - Не поверили, или правду не сказал? - Я жестом показал стоящей неподалеку служанке и явно впитывающей весь рассказ как губка воду, подогреть чаю.

  - Не сказал. - Он упер в меня тяжелый, мутный хмелем взгляд. - А про что сказал, не поверили, ни барон тогда, ни три дурня, что сегодня в ночь на тот свет отправились. Старого волка убили, но баба то осталась. Не знаю, то ли сама оборотнем стала, али щенят успела народить, а соваться туда не нужно, коли живыми ноги хотите унести. С нее у меня спросу нет, муж ее мертв, вот и молчал.

  - Вот и молчи дальше. - По стариковски крякнув, я встал из-за стола отправляясь к себе. - Сегодня что б не пил больше, шкуру спущу. Завтра с рассветом, чтоб у замка был.

  - Зачем? - Он пьяно замотал головой.

  - Бабе поедешь спасибо скажешь, что живой до сих пор.

***

  Выехали, что называется до петухов, вроде где-то на горизонте намечается розовая полоса, но небо еще по ночному чистое. Кроме енотов, и Конпы брать никого не стал, было холодновато, еще лето, но по ночам уже свежо, так что я недолго думая, развернул скрутку, с шерстяным одеялом укутываясь в него с головой от чего в тепле на мерно покачивающейся спине лошадки, даже умудрился приснуть пару часиков, чудом наверно не свалившись.

  Конпа в седле держался уверенно, вел мою лошадку, намотав удила на луку своего седла, шли лошадки бойко по натоптанной дорожке, уходя на север от Кугермата, где-то там, на световой день пути стоит Поренка, а еще дальше, не живая Мекта, куда мы и держали свой путь.

  На кой черт, спрашивается, я туда подался? Спросите что по легче. Вот хоть убейте, не знаю, может, устал от этой военной кутерьмы, а может, сердце чего в голову подсказало. Не знаю, одно лишь могу с точностью сказать, история с этим Мектийским лютнем должна окончиться. Насовсем. Навсегда. Хватит в ней уже крови и боли и пусть не мое это дело, но я его хочу закончить.

  Семьдесят третий получил указание выжидать еще сутки Тину, а потом выдвигаться к следующему Рубикону нашего марша, конечной точке всего похода Роне. Пограничной крепости западней Кугермата. По срокам думаю, Нуггет уже рвет волосы на ... кхм... голове, дойдя до Норвшлица и получая звоночек от крестьян о захвате еще одной его крепости. Да и легион у меня уже не тот, что был, уже не нужна нянька, чувствуется, пошел прокал стали, из которой хороший клинок выйдет, ну и не так уж далеко и надолго я их покидаю, дня три, четыре от силы.

  Ехали молча, толи жалел мужик о том, что вчера языком болтал, то ли баронского титула боялся, что впрочем, меня как раз устраивало. Как-то в суете последних дней, я отвык от такой вот тишины, все суета да бег по кругу, а вот так вот помолчать дорогой, да по сторонам "башкой" покрутить, все недосуг, да некогда. Устал я что-то, а может быть, испугался, что немудрено. Я этого никому не скажу, но я действительно испугался, что тогда в Норвшлице, что сидя в кустах большого лога. Есть у меня куча оправданий, как для себя любимого, так и для окружающих, мол ребята так вот и так не виноват я, война сама ко мне в дом пришла. Но дело в том, что я впервые не в кино, не на телеэкране увидел, что это такое. Было у кого-то, что: война - это некая акция, благодаря коей люди, которые не знают друг друга, друг друга убивают ради славы и выгоды людей, которые знают друг друга и друг друга не убивают. Я не помню, чьи это слова, но там, в Норвшлице, все было хуже во сто крат, и хуже это наступило исключительно по моей воле, не говоря уже о тупости приведшей меня в Гердскольд.

  Да тупости, вот такой вот из меня полководец. Из-за моего разгильдяйства умерли люди, из-за меня. Эх совесть, жри меня поедом! Все мы люди человеки грешны тщеславием и этим проклятым: "Я точно знаю, как будет лучше для всех". Усмехнувшись даже анекдот вспомнил про покойного царя Бориса, когда он с делегацией шел с очередного митинга и вляпался что называется ногой к деньгам. " Я знаю господа, чем накормить наш народ", говорит он, вытирая ногу об газон, " но он же привередливый, он это есть не станет".

  Вот так и я, вроде бы и решение гениальное и простое, но вот послевкусие у него какое-то не такое.

  Грубым дается радость,  Нежным дается печаль.  Мне ничего не надо,  Мне никого не жаль.

  Жаль мне себя немного,  Жалко бездомных собак,  Эта прямая дорога  Меня привела в кабак.

  Что ж вы ругаетесь, дьяволы?  Иль я не сын страны?  Каждый из нас закладывал  За рюмку свои штаны.

  Мутно гляжу на окна,  В сердце тоска и зной.  Катится, в солнце измокнув,  Улица передо мной.

  На улице мальчик сопливый.  Воздух поджарен и сух.  Мальчик такой счастливый  И ковыряет в носу.

  Ковыряй, ковыряй, мой милый,  Суй туда палец весь,  Только вот с этой силой  В душу свою не лезь.

  Я уж готов... Я робкий...  Глянь на бутылок рать!  Я собираю пробки -  Душу мою затыкать.

  Да уж, силен батенька Есенин в своих стихах. Силен, под стать моему настроению. Ну да ничего, глядишь к вечеру, и оклемаюсь, вон красотища, какая вокруг, поля налились золотом, вон как колосья под тяжестью к земле льнут. Даже речка не речка, ручей не ручей имеется в наличии этого дизайнерского ландшафта. А птички, птички то как поют! Эх, ружье бы мне. Тьфу. Куда-то не туда понесло...