Марина и Сергей Дяченко - Стократ

Шмель вздохнул: незнакомцу он сказал правду. Возня с флакончиками и травами, с говорящими напитками и едой была для него данью гордыне. Ему хотелось быть исключительным, достигнуть небывалого, знать то, что никто не знает.

Он сел на белый камень и вытащил кусок хлеба, что дала ему Тина.

Учитель рассказывал, что у лесовиков бывают пиршества, где все напитки и яства – одно за другим – рассказывают гостям единую долгую историю. Шмелю много раз снились эти безмолвные пиры: в полном молчании лесовики сидели за длинными столами, и пили, и ели все одновременно, напиток за напитком, кашу за кашей. Вкусы и запахи разворачивали перед ними картины, будили потаенные чувства, и женщины скоро начинали всхлипывать, растроганные, а мужчины расправляли плечи, готовые идти в бой. Под конец пиршества все они испытывали и сладкую ярость, и радость, и боль очищения; жуя свой хлеб, Шмель пытался представить себе, как работали повара и языковеды, составляя для своих людей эти беззвучные песни.

Он хотел бы хоть раз испытать нечто подобное. Хоть раз попробовать самое начало пиршественной истории. Не говоря уже о том, чтобы приготовить ее самому.

Но времена меняются, говорил учитель, и его речи ложились, как в отпечатки, в уже произнесенные когда-то слова отца. Сами лесовики забывают древнее искусство. Знатоков осталось мало. Молодым нужно быстрое и простое: где, как, с кем. Старые мастера еще помнят языкознание, каким оно было, а молодые составляют послания безыскусно, порой с ошибками: «рубить от красного второго камня до болота «скраю». Поди пойми их. Переспрашивать приходится…

Шмель вытащил из мешка отдельный узелок с самыми ценными своими сокровищами. Он давно мечтал составить хоть простенький словарик, собрать флакончики с чистыми вкусами, а на ярлычках написать понятие, которое они означают. Он даже начал работу, правда, вкусов нашлось всего шесть: «большой», «два», «уметь», «ожидать», «касаться», «любить».

В последнем флаконе осталось совсем немного. Если смешать «большой» и «любить», получится первая свадебная чаша. Мастер рассказывал: на свадебных пирах связных историй не бывает, а бывает много маленьких пожеланий, и каждый гость составляет свое…

По дороге застучали копыта. Шмель, спохватившись, подобрал вещи, огляделся; топот приближался снизу, и лошадей там было больше, чем одна.

Шмель на всякий случай отошел в кусты. Кто бы ни ехал по дороге – вступать с ним в разговоры он не собирался; в густых зарослях кое-где висели на ветках белесые плоды. Это ягода Лунь, несъедобная, но и не ядовитая, хорошая для дела: вытяжка из нее придает высказыванию оттенок «сомневаюсь»…

Мимо проехали, не заметив Шмеля, торговец Сходня и с ним погонщик, ведущий в поводу лошадь, груженную вьюками.

Стократ услышал позади торговца со спутником, но не стал пропускать их, а чуть прибавил ходу. Добрался до крутого поворота, остановился, выжидая; сквозь ветки кустов можно было разглядеть часть дороги внизу, и вот на этой дороге показались Сходня со слугой и товарами. Купец ехал, высоко задрав подбородок: гордился, вероятно, вчерашним успехом сына. А может, голову ему задирала привычная, как вывих, спесь.

Пока все шло ровно так, как предсказывал князь: к обеду путники достигнут озера и устроят привал. Потом двинутся дальше; на опасных поворотах верхней дороги, вьющейся, как шерстяной моток, пойдут пешком и поведут лошадей осторожно, шаг за шагом. К этому моменту разбойники почуют запах богатой добычи и вылезут из норы, или где там они прячутся.

Стократ отлично помнил дорогу перед Высоким трактиром: маленькое ущелье, окруженное с двух сторон каменными грядами, поросшее по обочинам густыми зелеными кустарниками. Видно, зодчий этих гор, сам в душе великий разбойник, устроил это место специально для лихих безжалостных братьев.

То, что разбойники убивают свидетелей – всех свидетелей – не вызывало у Стократа сомнения. Но мальчишка идет пешком. После полудня он устанет и замедлит шаг, и доберется до перевала, когда все будет кончено…

Стократ махнул рукой, разгоняя облачко мошкары. А может, сегодня и вовсе ничего не случится. И торговец, и слуга вооружены. Легкой эту добычу не назовешь. Да и не всеведущи разбойники, могут уснуть и потерять чутье, могут убраться подальше, могут раскаяться, в конце концов…

Он ухмыльнулся, вскочил в седло и потихоньку, все время прислушиваясь, двинулся вперед.

Полдень давно миновал, когда Шмель, наконец, вышел на берег озера. Дым еще стелился над водой, и Сходня со слугой только-только поднимались после затянувшегося привала, но Шмель слишком устал, чтобы играть в прятки.

Он скованно поклонился – все-таки подростку надлежит первому приветствовать старших. Слуга равнодушно кивнул в ответ; Сходня поманил пальцем.

Шмелю это не понравилось, но он подошел, хоть и не очень близко.

– Домой идешь?

– Домой.

– Всыплет, небось, отец, что провалил ученичество?

– Всыплет, – отозвался Шмель как мог равнодушно. И подумал: ну чего тебе еще? Не надоест глумиться?

– Свои сыновья будут – тогда поймешь, – проговорил Сходня с неожиданной мягкостью. – Хотим, чтобы вы голода не знали, чтобы не мерзли и чужим в ножки не кланялись. Потому и учим. Мой-то – видел, какой?

– Видел.

– Будет мастер, – уверенно сказал Сходня. – Потому как растил я его, не жалея. Ну, поехали! – он кивнул слуге. – Хлеб и сыр, что остались, отдай мальчишке. А то совсем отощал.

Слуга молча положил на камень у костра сверток, который собирался было унести с собой. И очень скоро Шмель снова остался один – на берегу неподвижного теплого озера, где темнели кострища, давние и свежие.

Чужого свертка он так и не тронул.

Солнце ушло за гору. Стократ лежал на спине и грыз травинку; сегодня весь день у него во рту и крошки не было, живот прилип к спине, зато чутье и слух по-звериному обострились.

Купец и его слуга все еще были в пути. Еще ругали себя за долгие привалы и погоняли лошадей, желая добраться до Высокого трактира прежде, чем окончательно стемнеет. Приложив ухо к земле, Стократ слышал стук копыт недалеко внизу: скоро они будут здесь, приманка явилась.

Приманка явилась, но зверя не было до сих пор. Лежа в полумраке, сливаясь с землей и хвоей, Стократ был невидим, но и сам видел мало. Когда разбойники выдвинутся вперед, собираясь начать дело, он услышит. Но пока душегубы залегли, как он, и ждут.

Или их нет здесь. Ушли, сбежали, разошлись, каждый несет свою долю прежней добычи, и каждый надеется начать жизнь заново…