Тридцать один. Огневик - Роман Борисович Смеклоф
А вот мага в белом нигде не было видно. Приснился он мне, что ли? А Ирина?
Я провёл звенящей рукой по жреческой мантии. Следы огня померкли и почти исчезли под действием чар.
– Где мы? – проговорил я шепотом.
– В настоящей тюрьме, – сквозь зубы процедил хранитель вкуса.
– Только не надо волноваться, – пролепетал голем. – В исправительных заведениях Благодатных земель колдовать строго запрещено.
В ответ Оливье разразился безумным смехом.
Я задрожал, как будто вернулась ожоговая горячка, и старался не пялиться на чародеев. Они меня пока не замечали, погруженные в тяжкие раздумья о тюремной жизни, но я не тешился напрасными надеждами, вечно, так не продлится. Рано или поздно самые опасные колдуны Благодатных земель, понатворившие такого, о чём я и знать не хотел, распознают во мне блёклого. Уж тогда держись! Не думаю, что они посочувствуют моему горю и уступят лучшее место в блоке. Скорее наоборот, отправлюсь поближе к уборной – вычищать выгребные ямы.
– Сколько их здесь? – прошептал я сорвавшимся голосом.
Раскачивающиеся в такт странной мантре спины не поддавались счёту. Они медленно двигались из стороны в сторону, словно упрямые, точащие даже камни, волны. От их завораживающего «морского» танца к горлу подкатила тошнота. Я напряжённо сглотнул и опустил глаза.
– Девятьсот шестьдесят один, – ответил голем.
– Достаточно и одного, чтобы заколдовать тебя до смерти, – зловеще сообщил хранитель вкуса.
– Хватит! – заорал Евлампий. – Вы забыли, что мы…
– На одной цепи, – передразнил Оливье.
– Тише, подражатели! – пробасил ближайший маг.
Его изможденное лицо с закрытыми глазами источало смирение и покорность, не вяжущиеся с властным, глубоким голосом.
Голем вздрогнул.
– Прошу прощения, господин.
– Началось, – невинно заметил Оливье.
Я с трепетом оглядел колдуна. Он сидел, подтянув под себя ноги, в той же позе что и остальные. Худое тело прикрывала серая накидка. Над свалявшимися седыми волосами, стянутыми обручем, примостилась невзрачная железная птица. Она устроилась на ободке, как на насесте, нацелившись клювом в темечко.
Я уставился в пол и затаил дыхание. Потянулся к собственному затылку. Шаря дрожащими руками по голове, нащупал металлическое устройство и замер.
– Что это? – едва справляясь с охватившим ужасом, пропищал я.
Оливье только усмехнулся в ответ:
– Смертельное чародейство! – замогильным голосом взвыл он.
– Не волнуйся, – зашептал Евлампий. – Это всего лишь стукач. Механизм, отслеживающий магические возмущения…
– Что? – перебил я.
– Стукачи следят, чтобы волшебники не колдовали. Когда чуют готовящееся заклятье, клюют заклинателя в голову.
– Череп трескается, – добавил хранитель вкуса.
– Прекратите! – прошипел голем. – Не беспокойся, Люсьен. Тебе ничего не грозит, ты же не маг!
– Почему тогда на меня надели эту гадость? – плаксиво протянул я.
– Наверное, произошла какая-то ошибка… – начал Евлампий.
– Не питай иллюзий, – пробасил седой волшебник. – Случайностей не бывает. Всё поддается логике и закономерностям бытия! Если считаешь, что попал сюда волею случая – пересчитай ещё десять раз, и окажется, что непросто так.
Он повернулся и открыл глаза, с интересом рассматривая меня. Его радужка выцвела так же, как волосы. Будто ему было полтысячи лет.
– От тюремной жизни, – усмехнулся волшебник, легко прочтя мои мысли.
Я попытался отвести взгляд, но не смог. Вместо зрачков в глазах седого мага крутились два оскаленных волчьих черепа.
Голем испуганно молчал. Даже Оливье прекратил подшучивать, заворожено уставившись на старика.
– Оборотень в чары блоке, – прыснул седой волшебник. – На одном плече боеголем. На другом лишенный свободы хранитель. Куда катятся миры?
Он отвернулся, зажмурившись.
– Ты нарушаешь порядок мироздания. Твоё сердце горит от желания, ты посмел влюбиться в волшебницу. Ничтожество, как ты помыслил о таком? Чистокровная, совершенная чародейка и блохастое животное!
– Я не люблю Ирину, – попытался оправдаться я.
– Не лги! Я вижу тебя насквозь, все твои жалкие мыслишки. Ты полон страстей и не в силах совладать с ними. Ты же испортил её, запятнал совершенство своими грязными лапами!
– Она…
– Знаешь, щенок, сколько твоих соплеменников я отправил в бездну междумирья?
Я не мог открыть рот, бессильно таращась на старика. Птица на его обруче перестала хохлиться, расправила крылья и предупредительно заклокотала. Маг согнулся, втянув голову в плечи, и с меня спал паралич.
– Пожалуйста, господин, – протянул голем.
– Молчи, безжизненная тварь! – прервал седой колдун. – Я лишь Амос. Больше не маг. Не поборник. Никто.
– Прошу прощения, Амос! – послушно проговорил Евлампий.
– Хуже некуда, – прокряхтел сдавленным голосом хранитель. – Ты нарвался на поборника!
– На поборника? – вскрикнул я.
– Забудь, – сказал старый маг.
Я не рискнул переспрашивать. Стукач на его голове меня совсем не успокаивал. От чародеев можно ждать чего угодно. Не думаю, что маленькая железная птица остановит колдуна, если он решит меня убить.
– Всё будет хорошо, – бормотал голем. – Только не волнуйся. Тебе нельзя перевозбуждаться, ты еще не принимал пищу.
Я вздрогнул и невольно потянулся к ошейнику.
– Не чувствую голода! – с изумлением воскликнул я.
– Сколько ты не ел? – с интересом спросил Амос, опередив даже Евлампия.
– Сутки, наверное, – не глядя на седого мага, неуверенно ответил я.
– Ошибаешься, – встрял голем. – Прошло больше двух дней! Неужели ты не помнишь, к тебе даже помощница приходила.
– Смутно, – протянул я, краснея.
Неужели всё было на самом деле? Если это не сон, значит, я всё ей разболтал. Меня начало трясти. О чём я только думал? А она? Бессовестная вертихвостка! Воспользовалась моей слабостью, чтобы разузнать то, что хотела. Я чуть не подпрыгнул. Как можно было ей довериться? Неужели жизнь меня ничему не учит? Мало мне Оксаны, так теперь ещё и…
– Три дня, – нежно пропел Амос.
Я невольно обернулся. Губы старого колдуна растянулись в довольную улыбку.
– Вижу, твои руки изжевало истинное пламя. Превращение не начинается из-за заклятья. Пока оно сдерживает подлинный огонь, а заодно твой голод. Но его действие истекает. Скоро ты загоришься изнутри! Превращение разопрет твоё туловище, а ошейник вцепится в горло. Будет рвать, душить, давить!
Амос снова зажмурился, отвернувшись.
Меня затрясло сильнее. По отстраненному лицу с черепами вместо глаз было видно, что старый злодей не врёт. Он предвкушал мои страдания. Они наполняли его сморщенное тело силой. Разгладились морщины и мерзкий колдун как будто помолодел.
– Кто такие поборники? – заикаясь, прошептал я.
– Секта, – также тихо, словно его могли
