Кристофер Паолини - Наследие

И вскоре на Урубаен и все окрестные земли спустилась ночь, и лишь верхушка старинной башни по-прежнему светилась высоко над городом, точно яркий маяк.

72. Подходящая эпитафия

После победы и захвата Урубаена прошло несколько месяцев. Время пролетело для Эрагона невероятно быстро. Однако ему порой казалось, что оно, напротив, тянется слишком медленно. Дел у них с Сапфирой было много, и редко выдавался такой денек, когда к закату они не падали от усталости. Но Эрагон по-прежнему страдал от отсутствия в жизни какой-то конкретной цели, именно поэтому у него и возникало ощущение, будто время остановилось, и они просто качаются на спокойных волнах какого-то залива, дожидаясь чего-то неведомого — все равно чего, — что снова могло бы затащить их в водоворот.

Они с Сапфирой оставались в Урубаене еще четыре дня после того, как Насуаду избрали королевой, помогая ей установить власть варденов в соседних провинциях. Большую часть времени они вынуждены были общаться с жителями столицы — обычно весьма разгневанными какими-то действиями варденов, которых частенько называли «завоевателями». Также им приходилось охотиться на отдельные группы солдат. Многие бежавшие из Урубаена добывали себе пропитание, совершая налеты на путников и близлежащие поместья.

Кроме того, Эрагон и Сапфира приняли участие в восстановлении массивных ворот на главной городской дороге. Эрагон по просьбе Насуады даже применил несколько заклятий, чтобы воспрепятствовать проискам врагов. Эти заклятия он наложил только на тех, что находились в самом городе или в его окрестностях. Но уже этого было достаточно, чтобы в Урубаене вардены чувствовали себя в относительной безопасности.

Эрагон заметил, что вардены, гномы и даже эльфы стали относиться к нему и Сапфире несколько иначе, чем до гибели Гальбаторикса. Их стали больше уважать, особенно люди, а многие и вовсе воспринимали их с неким благоговейным страхом, как в итоге сумел определить это сам Эрагон. Сперва ему это даже нравилось — Сапфире, впрочем, все это было совершенно безразлично, — но вскоре начало надоедать. Он понял, что слишком многие гномы и люди до такой степени стремятся ему угодить, что готовы вовсю льстить и рассказывать только то, что он сам захочет слушать, а не то, что есть на самом деле. Это весьма встревожило Эрагона. Он чувствовал, что не в состоянии никому доверять, кроме Рорана, Арьи, Насуады, Орика, Хорста и, разумеется, Сапфиры.

С Арьей Эрагон встречался всего несколько раз, и она казалась очень замкнутой, отчужденной, так что он просто не знал, как к ней подступиться. Она по-прежнему переживала трагическую гибель Имиладрис, но возможности поговорить наедине у них не было ни разу. Единственное сочувствие, которое Эрагон сумел ей выразить, заключалось в кратких и довольно неуклюжих словах. Впрочем, ему показалось, что и за эти слова она была ему благодарна.

Что же касается Насуады, то она, похоже, вернула былую энергичность, напор и воодушевление, стоило ей лишь ночь хорошенько выспаться. Это весьма удивило Эрагона. Его мнение о ней стало еще выше после того, как он услышал рассказ о тех пытках, которым ее подвергли в зале Ясновидящей. Впрочем, после этих рассказов возросло и его мнение о Муртаге. Однако сама Насуада, рассказав о пребывании в цитадели Гальбаторикса, больше не говорила о Муртаге. Она очень высоко оценила то, как Эрагон руководил варденами во время ее отсутствия — хотя он принялся возражать, утверждая, что его самого почти все время на месте не было, — и выразила ему отдельную благодарность за то, что он вовремя спас ее, признавшись, что еще немного, и Гальбаториксу удалось бы ее сломить.

Через три дня Насуада была коронована на большой площади в центре города при огромном скоплении людей, гномов, эльфов, котов-оборотней и ургалов. Те взрывы, что сопутствовали гибели Гальбаторикса, уничтожили и древнюю корону Броддрингов. Из золота, найденного в столице, гномы выковали новую корону и украсили ее чудесными самоцветами, которые эльфы вынули из своих шлемов и рукоятей мечей.

Сама церемония была очень простой, но тем не менее произвела впечатление. Насуада пришла на площадь пешком со стороны разрушенной цитадели. На ней было поистине королевское платье — пурпурное, со шлейфом, — и рукава его были достаточно коротки, чтобы все могли видеть шрамы, покрывавшие ее руки до локтя. Шлейф, отороченный мехом, несла Эльва. Эрагон, следуя предупреждениям Муртага, настоял на том, чтобы девочка все время находилась при Насуаде.

Медленный бой барабанов возвестил первый шаг Насуады, когда она стала подниматься на возвышение, воздвигнутое посредине площади. На самом верху стояло резное кресло, призванное служить ей троном. Рядом с креслом разместились Эрагон и Сапфира, а напротив возвышения, на площади, выстроились король Оррин, Орик, Гримрр Полулапа, Арья, Датхедр и Нар Гарцвог.

Насуада поднялась на возвышение и опустилась на колени перед Эрагоном и Сапфирой. Гном из клана Орика подал Эрагону новую корону, которую тот и возложил Насуаде на голову. Затем Сапфира, изогнув шею, коснулась мордой лба Насуады, и они с Эрагоном сказали ей — она мысленно, а он вслух:

— Процветай же отныне, королева Насуада, дочь Аджихада и Надары!

Снова протрубили трубы, и собравшаяся толпа — до того соблюдавшая мертвую тишину — взорвалась радостными криками, точнее, некой жуткой какофонией, в которой рев ургалов смешивался с мелодичными голосами эльфов.

Затем Насуада села на трон, и король Оррин принес ей клятву верности. Следом за ним то же самое сделали Арья, король Орик, Гримрр Полулапа и Нар Гарцвог. Каждый обещал королеве дружбу и поддержку своего народа. Эти клятвы сильно подействовали на Эрагона. Он с трудом сдерживал слезы, видя, как по-королевски Насуада восседает на троне. Только во время ее коронации он наконец почувствовал, что призрак Гальбаторикса и его диктатуры начинает таять.

А потом начался великий пир, и вардены вместе со своими союзниками праздновали всю ночь и весь следующий день. Эрагон плохо помнил, что было во время этого праздника, только, пожалуй, танцы эльфов, гремящие барабаны гномов и четверых куллов, которые взобрались на башню на крепостной стене и стояли там, дуя в рога, которые вынули из черепов, принадлежавших их собственным отцам.

Городские жители тоже присоединились к празднованию, и Эрагон видел, с каким облегчением и радостью они воспринимают конец правления Гальбаторикса. Похоже, почти все присутствовавшие на этом празднике, хотя бы в глубине души понимали значимость этого события, чувствовали, что являются свидетелями конца одной эпохи и начала другой.