Галина Романова - Одинокий орк: Странствия орка; Возвращение магри

— Внемли мне, древний бог! — воскликнул он в заключение. — Прими сию жертву и даруй мне удачу!

С этими словами он выхватил кинжал…

То есть попытался выхватить, ибо рука нащупала пустоту.

Змееныш взвыл от злости и досады. Одеться он успел, а прихватить ритуальный нож из своих покоев не догадался! Но элле будет умерщвлен, ибо тот, кто возлег на алтарь, не должен с него сойти! И молодой маг что было сил сдавил горло уродца. Пленник задергался и захрипел, борясь за жизнь. Не помня себя, он вцепился в руку своего мучителя когтями, царапая ее до крови. Зарычав от злости и досады, Змееныш стал душить элле уже двумя руками. Он так увлекся борьбой, что бесплотный голос заставил его вздрогнуть.

— Что ищ-щешь ты?

Змееныш вскинул голову. Недоделанная статуя дракона смотрела на него живыми глазами.

— О, мой бог, — прошептал молодой маг. — Ты пришел… Ты отозвался? Ты меня не забыл?

— Что ты ищ-щешь? — повторился вопрос.

— Справедливой мести! Я хочу, чтобы король Кейтор был мертв! Я хочу, чтобы…

— Много х-хочешь — мало получишь…

— Я не претендую на мировое господство, — быстро возразил молодой маг. — Мне нужна только жизнь одного человека… Я хочу, чтобы король Кейтор шагнул за черту…

— Туда, где его так ждут… — В голосе послышался сарказм.

— Ладно, пусть не он, пусть его сыновья! — пошел на попятную Змееныш. — Все трое, один за другим! Пусть у короля Кейтора не останется наследников! И тогда…

— А ч-что мне з-за это будет?

Всякий другой подозрительно напрягся бы: что-то было странное в голосе бога, но молодой маг обрадованно воскликнул:

— Я дам тебе жертву! Много жертв! Сначала возьми вот эту жизнь! — он тряхнул задушенным элле, как тряпкой. — А уже завтра на твой алтарь лягут новые тела и души! Души невинных, души тех, кто никоим образом не причастен к моему делу! Души первых встречных! И тогда…

— С-сначала душ-ши и тела. Потом поговорим!

С этими словами Разрушитель оставил подвал.

Он исчез быстро и неожиданно, но Змееныша это не интересовало. Он отшвырнул трупик, вытер окровавленные руки о какую-то ветошь и поспешил обратно. Обряд следовало завершить как можно скорее, пока посланные на охоту элле не вернулись с добычей.

— А ще ми вато, ино севамо…

Смотрящий брел по темному тоннелю, привычно держа левую руку на стене и касаясь чуткими пальцами холодных камней. Путеводные письмена давно кончились, но старик все брел и брел вперед, бормоча себе под нос обрывки заклинаний-молитв. Он сам не знал, куда идет. Но оставаться на месте и слушать мертвую тишину было еще страшнее.

Они все исчезли! Ушли! Бросили его одного! Не осталось никого! Но когда и как это случилось?.. Нет, он давно знал, что народ вымирает, но не мог себе представить, что останется последним его представителем. Он же глубокий старик! Должен остаться кто-то еще, помоложе и покрепче. Должен…

И он отыщет своих соплеменников, чего бы это ему ни стоило.

И Смотрящий все брел и брел, чуткими пальцами касаясь стены и привычно бормоча себе под нос обрывки заклинаний-молитв…

Пока нога не запнулась обо что-то валявшееся поперек прохода.

Ему уже несколько раз попадались такие препятствия — какие-то предметы валялись в тоннелях. Он перешагивал через них, не всегда останавливаясь, чтобы выяснить, что это. Но новое препятствие отозвалось на легкий пинок слабым шевелением и стоном.

Одновременно в разум Смотрящего хлынула боль. Перед ним было живое существо, разумное существо, если судить по неоформившимся отрывочным образам, которое нуждалось в помощи.

Руки задрожали от волнения. Он наконец нашел кого-то из своих? Старик опустился на колени, ощупывая тело человека… вернее, его более чем странную одежду. Его соплеменники одевались совсем по-другому!

Кто ты? — настроившись на волну наполненных болью мысленных образов, поинтересовался он.

Ответ его озадачил. Знакомыми в потоке хлынувших образов, слов и понятий были только два последних мысленных слова, подкрепленных удивленным возгласом: «Ты кто?!»

Вздохнув, Смотрящий постарался как можно четче передать чужому мозгу все, что было как-то связано с его прошлым и прошлым его народа.

Так это были вы? — пришел ответ. — Это вы во всем виноваты? Вы разбудили смерть и…

Мои предки, — поправил Смотрящий. — Я родился через много поколений после этого. Те, кто выжил, ушли под землю. Мы долго ждали, пока можно будет вернуться и снова зажить прежней жизнью… Ждали… до сих пор!

Вы дождались. — В мысленном ответе прозвучал сарказм. — Поздравляю!

Слишком поздно. — Смотрящий вдруг почувствовал себя бесконечно старым и усталым, — наверное, я последний…

Вот...— Остальные слова угадывались по смыслу и представляли собой набор крепких выражений, которые не стоит произносить в присутствии детей и беременных женщин. — И что мне теперь, так и подыхать тут?

А что с тобой?

Кажется, спину сломал. Ног не чувствую совсем!.. Слушай, будь другом, добей меня. Я направлю твою руку. Просто… м-м-м… ну…

Поток ответных эмоций ошеломил Смотрящего, отвыкшего от столь бурных проявлений чувств. Это было и жестокое разочарование, и досада на судьбу, и страх смерти, и еще больший страх умирать долго и мучительно от голода и жажды, и запоздалое признание в любви женщине, которая так никогда и не узнает, что случилось с лежавшим перед стариком мужчиной, и сожаление о несделанных делах и неотданных долгах, и еще много чего — и все это сразу, вперемешку.

Подожди! — раздавленный потоком эмоций, взмолился Смотрящий. — Помолчи! Я… попробую…

Что ты можешь, старик? Ты разве целитель? У меня был друг, он… — Остальное захлестнул новый поток горечи и сожаления.

Смотрящий медленно отложил посох, протягивая руки к лежащему перед ним человеку. В пальцах родилась боль, словно под каждый ноготь загнали по игле. Старик невольно всхлипнул и застонал, но не отнял рук от распростертого перед ним тела. Боль нарастала. Одновременно руки становились все горячее, словно лежали не на туловище пациента, а на жаровне, куда кто-то все подбрасывает и подбрасывает угли. Это была настоящая пытка, но старик в глубине души чувствовал, что должен через это пройти. Перед ним лежало молодое крепкое тело, тело того, кто может стать его преемником, кому он передаст память об исчезнувшем народе. Надо только его исцелить, ибо второго шанса может и не быть. В самый последний момент он внезапно увидел свет и понял, что все получилось.