Раймонд Фейст - Хозяйка Империи

Наконец Мотеха обрел голос:

— Что это за маскарад?

Вперед выступил верховный жрец Джурана; его лицо выражало явное неодобрение, когда он ответил:

— Мы пришли, чтобы почтить нового Императора, Всемогущий. — Его следующие слова были подчеркнуто многозначительными:

— Что является бесспорным долгом каждого.

Севеан возмутился:

— По какому праву этот… мальчик претендует на власть в Цурануани? — Он указал пальцем на Джастина, но глаза его выискивали властительницу Мару, которая перешла к основанию тронной пирамиды и остановилась там в окружении жрецов; наряд властительницы был столь же великолепным, как у ее сына.

Она не снизошла до ответа, но позволила верховному жрецу Джурана высказаться вместо нее:

— Джастин является кровным родственником покойного Императора; его официальное принятие в семью Ичиндара состоялось — как предписывает закон, — когда его мать получила титул Слуги Империи. — С этими словами жрец почтительно поклонился Маре. — Он избранный супруг Императрицы Джехильи, прямой наследницы Ичиндара, и брачный союз заключен с разрешения госпожи Тамары, которая по традиции и закону считалась консортом-соправительницей Ичиндара. Все было исполнено в соответствии с законами человеческими и с высшим законом небес. Хотя обряд проводился с некоторой поспешностью, свадебный ритуал был полностью соблюден.

Один из самых яростных традиционалистов, властитель Сетарк из Укудаби, проник в зал следом за Всемогущими — через двойные двери, которые оставались открытыми. Он и его войско размещались внутри города, готовые прийти на помощь Джиро, если Омекан потерпит неудачу при штурме городских стен. С трудом дождавшись окончания речи жреца об основаниях притязаний Джастина, он злобно выкрикнул:

— Высший Совет никогда не ратифицирует этот выбор!

Жрецы и маги сверлили друг друга взглядами в напряженном противостоянии. Вспышка властителя Сетарка заставила каждого осознать, перед каким выбором стоит Империя: либо признать Джастина новым Светом Небес, либо прибегнуть к силе оружия. Тогда наиболее могущественные вельможи ради захвата власти столкнут страну в хаос кровопролитных битв.

Сейчас, когда войско Омекана шло приступом на стены Кентосани, всем становилось очевидно, сколь губительно было бы второе решение. И те маги, которые прислушивались к голосу рассудка — а все-таки именно они составляли большинство, — отнюдь не стремились по уши влезть в политику. Они не участвовали в захватывающей Игре Совета: они были выше ее.

Круто развернувшись, Акани поспешил выйти вперед. Только взметнувшиеся полы его хламиды нарушали всеобщую каменную неподвижность. Он занял позицию рядом с Мотехой и голосом испытанного оратора провозгласил:

— Возникает опасение, что ваш расчет на ратификацию окажется не таким уж бесспорным. В хрониках записано, что Высший Совет был распущен Девяносто Первым Императором, Светом Небес, и, несмотря на многократные петиции, не был созван снова.

Верховный жрец Чококана поклонился весьма учтиво, но его голос звучал твердо:

— Узаконенные формальности соблюдены. Порядок наследования установлен. Джастин из Акомы провозглашен Девяносто Вторым Светом Небес, и сами боги будут его судьями. Его восхождение к золотому трону — вопрос решенный, и любого, кто посмеет противиться его власти, храмы отвергнут как виновного в ереси. — Он в упор взглянул на Мотеху и договорил:

— Даже если таковым окажется Всемогущий.

Ярость Мотехи возросла еще больше.

— Да как ты смеешь!..

Тогда раздался скрипучий голос, режущий уши, как крик боли:

— Не противься нам. Всемогущий.

Робкие подобострастно пригнулись; кто посмелее — обернулись к закутанной в саван фигуре старшей из Сестер Сиби: это ее слова раздались из глубины капюшона. Никто никогда не видел ее лица; считалось, что в Сестрах воплощается сама смерть, когда они вступают в храм своей богини.

— Уж не желаешь ли ты, чтобы мы спустили с цепи своих Безумных Плясунов в вашем Городе Магов?

Многие вздрогнули при упоминании воинов, состоящих на службе у смерти. Простое прикосновение этих «плясунов» несло неминуемую гибель, когда они прыгали и крутились; а останавливались они лишь тогда, когда сами умирали от изнеможения.

Рукой, одетой в латную рукавицу, верховный жрец Джастура ударил себя по груди, защищенной металлическим панцирем:

— И не желаешь ли ты повстречаться лицом к лицу с моими жрецами-воинами? Нам мало чего приходится опасаться в вашей магии. Всемогущий, когда наш бог становится для нас щитом. Сможете ли вы выстоять против наших благословенных боевых молотов, когда мы сравняем с землей стены вашего города?

Мотеху обуревали такие же чувства, какие испытывал бы на его месте любой цурани. Опыт прожитых лет не смог вполне изгнать из его души верования, внушенные ему с детских лет. Пытаясь найти основу для согласия, он объявил:

— Мы не оспариваем законность коронации Императора Джастина.

Переломив себя, он снизошел до поклона, хотя и несколько запоздалого. Выпрямившись, он направил указательный палец в сторону властительницы, стоявшей у подножия тронной пирамиды, — женщины, чьи деяния выходили за все мыслимые рамки.

— Властительница Мара из Акомы, — начал он официальным речитативом, — ты постоянно нарушала традиции, и в конце концов смрад твоих поступков стал оскорбительным для обоняния наших предков. Ты спряталась за броней своего титула, злоупотребила народным мнением и породила смуту в рядах Ассамблеи — и все это с целью нарушить наш указ, воспрещающий тебе воевать против дома Анасати. Твои войска начали сражение на равнине Нашика, и властитель Джиро убит твоим мужем. Я объявляю тебя виновной, и, будучи членом Ассамблеи Всемогущих, я уполномочен исполнить то, что большинством Ассамблеи признано наилучшим для Империи. Мы, маги, не подчиняемся закону! Твой сын будет Императором; пусть он живет долго и правит мудро, но тебе не удастся красоваться здесь в роли регента!

— А кого ты хотел бы видеть на месте Мары? — язвительно спросил Шимони. — Омекана?

Ответа он не получил. Не встречая противодействия со стороны своих собратьев, Мотеха высоко поднял руки. Вокруг его кулаков засверкали зеленые искры, и он начал нараспев произносить заклинание на древнем языке, известном только матам.

Хочокена и Шимони вздрогнули, услышав начало заклинания. Акани поспешил сделать шаг в сторону. Фумита воскликнул:

— Нет!

Мотеха продолжал песнопение, уверенный в своей изначальной правоте.

Мара побледнела, но не заколебалась и не обратилась в бегство. Огни колдовских сил, призываемых Мотехой, пробегали мимо ее лица, отражаясь в глазах властительницы. Она спокойно произнесла какие-то слова, которых не расслышали даже стоявшие поблизости.