Лорел Гамильтон - Глоток Мрака

Я бросила взгляд на своего дедушку, Уара Жестокого, голова и плечи которого возвышались в движущейся толпе придворных. Он походил на дерево посреди этой яркой реки. Он выглядел величественным богом войны, в тот момент я поняла, что у меня были волосы моего дедушки. Я видела его так редко, что не понимала этого до сих пор.

Магия вспыхивала вокруг нас в смертельной пляске цветов радуги, огня, льда, и молний. Гвардия защищала своего короля, которого я все еще могу назвать жертвой дикой охоты. Множество преступлений, множество предательств, я снова почувствовала желание остаться с охотой навсегда. Так просто, так безболезненно скакать каждую ночь и находить добычу. Гораздо прозе, чем моя нынешняя жизнь.

Теплая рука крепко обхватила мою руку. Я повернулась к Шолто, его серьезное лицо, его желтые с золотом глаза, смотрели в мои. Его касание вернуло меня к действительности и напомнило, как он однажды он сказал мне, что у него тоже было искушение остаться во главе охоты. Вы можете лучше защитить других от искушения, если сами прошли через это.

Мы стояли в центре магической бури, вокруг нас вспыхивали различные заклинания. Маленькие торнадо кружились по залу, появляясь в местах столкновений жара и холода. Крики окружали нас, и я видела, как бежали люди. Некоторые бежали к трону, чтобы защитить короля, другие бежали, чтобы спасти себя, были и те, кто жался к стенам и прятался под тяжелыми столами. Мы же наблюдали за всем это через призрачную призму магии, которая окружала нас.

Адские гончие никогда не колебались, никогда не отвлекались на чужие заклинания. У них была только одна цель, одна добыча. Град заклинаний и штормов начал стихать. Охранники наконец поняли, что нас не интересовал трон. Мы неумолимо двигались в сторону одной из стен зала. Огромные собаки спокойно шли среди столов, мимо жавшихся к стенам людей.

Я почувствовала, как напряглись мускулы моей лошади, и у меня было время, чтобы перенести свой вес и схватиться за гриву поудобнее перед тем, как она одним мощным толчком перелетела широкий стол.

Лошадь затанцевала на каменном полу, высекая копытами зеленые искры, из ее ноздрей вырывалось легкие язычки зелено-красного пламени. Красный жар ее глаз превратился в огонь, который окрашивал в алый ее глазные впадины.

Собаки окружили мою кузину около мраморной стены. Высокая и тонкая для сидхе, она вжалась в камень, как будто могла продавить себе путь к отступлению. Ее оранжевое платье ярко выделялась на белой мраморной стене. Этой ночью ее уже ничего не могло спасти. И снова я почувствовала удовлетворение от всплеска во мне чувства гнева и мести. Ее лицо было прекрасно и бледно, и если бы у нее только были нос и не такие короткие губы, то она была бы столь же привлекательна как любой благой сидхе. Было время, когда я считала Саир действительно красивой. Я не видела то, что считалось у благих уродством. Я любила лицо бабушки, а ее лицо, в соединении с красотой лиц сидхе, ну, в общем, мне Саир казалась прекрасной. Но она этого не понимала и когда этого никто не видел, смотрела на мена с ненавистью. Она ненавидела меня. Став старше, я поняла причину этой ненависти — она бы отдала все, даже свое высокое, гибкое тело на мое лицо. Она заставляла меня думать, что быть невысокой было преступлением, но мое лицо, которое обладало наибольшим сходством с лицами сидхе было именно тем, что она хотела. Будучи ребенком, я просто думала, что уродлива.

Теперь я смотрела на нее, вжавшуюся в стену, смотрела в карие глаза нашей бабушки на лице, так похожем на бабушкино, и я хотел, чтобы она боялась. Я хотела, чтобы она поняла что она сделала и пожалела бы об этом. Я хотела мести, хотела, чтобы она умерла. Это было мелочным? Не думаю.

Саир смотрела на меня глазами моей бабушки — глазами, наполненными ненавистью, а за нею — страхом. Она знала, почему мы здесь были.

Я направила свою лошадь сквозь рычащую свору гончих. Я протянула к ней свои руки с засыхающей кровью.

Она закричала и попыталась бежать, но огромные белые с рыжим собаки только придвинулись к ней. В их басовитом рычании была слышна угроза, их губы оттянулись, показывая клыки, предназначенные для раздирания плоти.

Она зажмурилась, и я наклонилась вперед, мягко коснувшись пальцами ее прекрасной белой щеки. Она вздрогнула так, как будто я ударила ее. Как только я коснулась ее, засыхающая кровь вновь стала свежей и влажной. Я оставила темно-красную отметину, проведя пальцами по ее прекрасной щеке. Вся кровь на моих руках и платье опять стала свежей. Слухи о том, что жертвы убийства заставляют кровоточить их убийцу, оказывается правдивы.

Я подняла свою кровоточащую руку так, чтобы все ее могли видеть и выкрикнула:

— Убийцей родственника я называю ее. Она обвиняется кровью ее жертвы.

Моя тетя Элунед, мать Саир, попыталась подойти ближе ко мне.

— Племянница Мередит, я — сестра твоей матери, а Саир — моя дочь. Кого она убила, что ты появилась здесь?

Я повернулась посмотреть на нее, такую прекрасную. Она была близнецом моей матери, но они не были похожи друг на друга. Элунед была чуть больше похожа на сидхе, нежели моя мать. Она была одета в золото с головы до ног. Ее красные волосы, как мои и ее отца, искрились на фоне платья. Ее глаза были много-цветными, как у Тараниса, только в отличие от него золотые и зеленые кольца не смешивались. Я смотрела в ее глаза и вспомнила боль, которую мне принесли похожие на эти глаза, боль настолько острую, что она опять прошила меня. Я видела перед собой такие же глаза — глаза Тараниса, смотрящие на меня словно во сне, только я знала, что это был не сон.

Шолто коснулся моей руки, на сей раз слегка, напоминая о своем присутствии.

— Мередит.

Я покачала головой, затем протянула свою окровавленную руку к тете.

— Это — кровь твоей матери, кровь нашей бабушки, кровь Хетти.

— Ты говоришь, что… наша мать мертва?

— Она умерла на моих руках.

— Но как?

Я указала на свою кузину.

— Она использовала заговор, чтобы дать бабашке руку власти Саир. Она принудила Бабушку напасть на нас. Мой Мрак все еще в больнице из-за ранения, которые бабушка причинила ему рукой власти, которой у нее никогда не было.

— Лжешь! — крикнула моя кузина.

Собаки зарычали.

— Если я солгала, то не смогла бы вызвать охоту и объявить тебя убийцей. Охота не может быть вызвана, если обвинение несправедливо.

— Кровь ее жертвы отмечает ее, — сказал Шолто.

Тетя Элунед вытянулась во весь свой немаленький для сидхе рост и сказала,

— У Вас здесь нет голоса, Отродье Теней.

— Я — король, а Вы нет, — сказал он, голосом столь же надменным и высокомерным как ее собственный.