Полина Каминская - Операция "Антиирод"

– И вы никоим образом не можете знать, где и что делает ваш пациент... или клиент?

– Мой пациент лежит передо мной на кушетке. – Игорь позволил себе немного поиграть словами. – Когда процедура закончена, он может поделиться со мной своими приключениями. А может, и нет.

Штепсель словно и не заметил этой игры. Он ненадолго задумался, как будто выбирая, какой следующий вопрос задать. Игорь был уверен, что все вопросы у него готовы заранее. Так. Решился.

– Я уже спрашивал... Что за раствор вы колете клиентам?

– Это так называемый SD-стимулятор. Питательный раствор. Позволяет избежать “последовательной дистрофии”.

– Откуда взялись эти термины?

– Я их придумал сам.

– А раствор?

– Также мое изобретение.

– Прекрасно! – почему-то обрадовался Штепсель. – А доза?

– Доза рассчитывается строго индивидуально.

– На основании...

– На основании нейрограммы.

– Это не очень сложно? Вы сможете объяснить так, чтобы я понял? – Кажется, он пытается шутить. Что, черт побери, так улучшило его настроение?

– Это примерно то же, что и кардиограмма, но касается работы не сердца, а... – “Говорить ему или нет?”

– Почему вы замолчали? – Штепсель перегнулся через стол, с интересом вглядываясь в Игоря.

– Пусть это будет моей профессиональной тайной, – твердо ответил Поплавский, сделав ударение на слове “профессиональной”.

– Хорошо, – легко согласился Штепсель. И снова задумался. Игорь решил воспользоваться заминкой.

– Извините меня, пожалуйста...

– Да?

– Я про вас все уже понял... – Какое глупо-детское начало! – Но совершенно не привык общаться с человеком без имени. Вы не могли бы предложить мне что-нибудь для обращения к вам? Если помните, вы предложили мне выбирать из Тарапуньки и Штепселя, а я...

Антонов захохотал, откинув голову и хлопая ладонью по столу. Загорелый кагэбэшник сдержанно улыбался.

– Извините, Игорь Валерьевич. Можете называть меня Андреем Николаевичем.

– Спасибо. – Поплавский слегка кивнул. И тут же вспомнил, что совершенно недавно Антонов называл загорелого Павлом Игнатьевичем. Вот жук!

– У меня еще буквально два вопроса.

– Пожалуйста.

“Интересно, – мелькнула у Игоря шальная мысль, – наш разговор записывается?”

– Могли бы вы рассмотреть такую, скажем, принципиальную возможность, как смонтировать еще один аппарат в Другом месте? – Ну и фразы заворачивает, подумал Игорь, но тут же до него дошел смысл вопроса. Он моментально снова превратился в испуганного ребенка и почему-то посмотрел на Антонова. Показалось или нет, что тот слегка пожал плечами?

– Я думаю, – медленно начал Игорь, – что это... нереально.

– Почему?

– Я физически не смогу обслуживать три аппарата.

– Ну, а если на третьем аппарате вы будете работать... ну, скажем... раз в месяц?

– Андрей Николаевич, а вы никогда не задумывались, почему в мире так мало атомных электростанций? – спросил Игорь, смело глядя в глаза настырному кагэбэшнику. Даже теперь, когда вместо Штепселя появилось нормальное имя, его все равно хотелось произносить в мысленных кавычках.

– Ваш аппарат так опасен? – быстро и как-то плотоядно спросил тот.

– Я просто не позволю, чтобы после одного дня работы целый месяц потом мой аппарат стоял без присмотра.

– Но вы же не боитесь оставлять свои два аппарата, скажем, на выходные? Или на время отпуска? А вдруг с вами что-нибудь случится?

– Вы мне угрожаете?

– Упаси Бог! – Именно так, с ударением на “а”! Что ж он Бога-то все время поминает? – Я просто хотел сказать, что гарантирую надежную охрану.

– Вы? – Игорь постарался произнести это с максимальным сарказмом.

– Я, – подтвердил Андрей Николаевич голосом человека, не привыкшего ничего доказывать.

– Не понимаю я, конечно, ваших проблем, – беззаботно сказал Игорь, – но почему бы просто не приезжать тот же самый раз в месяц к нам в “Фуксию и Селедочку”?

– Дело не во мне, – как-то печально произнес Андрей Николаевич, и Игорь с вновь поднимающейся неприязнью решил, что тот опять крутит. – В помощи вашего аппарата нуждаются другие люди.

– Ну так привозите своих людей!

– Не могу. Не имею права.

– А, пресловутая секретность!

– Совершенно верно, Игорь Валерьевич. И, поверьте, мне гораздо проще будет помочь вам смонтировать аппарат в... определенном месте и раз в месяц возить вас туда. Чем тот же раз в месяц светить своими людьми в вашей “Фуксии и Селедочке”. Кстати, Игорь Валерьевич, откуда взялось такое странное название?

– Это мое название, – коротко ответил Антонов, ничего более не объясняя.

Странен сегодня наш директор, необычен. Пожалуй, таким мы его еще не видели. Сидит за столиком спокойно, на часы ни разу не взглянул, хотя по глазам видно, что дел у него – навалом.

– Ага, – кивнул Андрей Николаевич, – ясно. Чего ему ясно?

– А что у вас за люди? – осмелился спросить Игорь.

– Обыкновенные люди. Сотрудники.

– Я понимаю. Но я не об этом спрашиваю. Эти ваши сотрудники, они... им аппарат нужен как средство отдыха или лечения?

– С вами легко работать, доктор, – уважительно заметил Андрей Николаевич.

– А мы уже, оказывается, работаем? – искренне удивился Игорь. “Тьфу, тьфу, тьфу, упаси Господи”.

– Нет. Мы пока разговариваем. – Никакое самое чуткое ухо не расслышало бы ударения на слове “пока”. Надеемся, его и не было. – А вот вопрос вы задали прямо в точку. Эти люди действительно нуждаются в помощи вашего аппарата. Вы понимаете, какой у них нелегкий труд... Очень часто по возвращении...ммм...с задания этим людям бывает трудно адаптироваться к привычной жизни...

– Афганский синдром? – вспомнил Игорь.

– Доктор, дело в том, что каждая страна в принципе имеет свой синдром, – очень мягко сообщил Андрей Николаевич.

– Я пойду в машину, – вдруг заявил Антонов, – мне срочно нужно позвонить.

– Хорошо, хорошо, Виталий Николаевич, мы как раз уже заканчиваем...

Антонов вышел. Плечистый официант запер за ним дверь и моментально скрылся за шуршащей занавеской.

– Доктор, – Андрей Николаевич придвинул к Игорю свое загорелое лицо, и голос его вдруг стал совершенно человеческим, – а все-таки почему вы говорите: “путешествия”? ЧТО путешествует, пока клиент лежит у вас на кушетке? Скажите, пожалуйста.

И Игорь чуть было не клюнул на эту внезапно проглянувшую человечность, чуть было не разнюнился и не ляпнул: “душа”, но тут же взял себя в руки:

– Я вам уже ответил: это моя профессиональная тайна.