Майкл Стэкпол - Глаза из серебра

– Родителями я был крещен водой. Давая мне мое призвание, Господь крестил меня в Своем Духе. И Айлиф знал крещения водой и духом. После Своей смерти, но до Своего возвращения Он спустился в чистилище и перенес крещение огнем. Огонь выжег из Него грехи, которые Он вытерпел ради нас, чтобы мы могли в конце своего срока прийти и пребывать с Ним на Небесах. Благодаря этому крещению Его тело стало таким же нетленным, как и Его душа. Пусть это горнило выжжет из меня мои прегрешения и очистит меня от моих грехов, чтобы я мог служить и защищать Его и Его паству, навеки и навсегда. Да будет воля Твоя.

Другие эхом повторили его последние слова и продолжили свою молчаливую молитву. Игнатианцы – кроме четырех фигур по углам купели – удерживали тонкие нити из шерсти и кожи, прикрепленные к его одеяниям. Благодаря их молитвам его одежды будут пропитаны магией защищающей и стойкой, что будет решающим для предотвращения несчастного случая во время принятии причастия воинского рукоположения. В красноватом свечении бассейна каждый игнатианец выглядел какой-то адской пародией на священнослужителя, и их очертания оставались отчетливыми, несмотря на мерцающее марево.

Робин спустился на первую площадку лестницы. Расплавленный металл нежно плескался о край ступеней, маня, но и предостерегая. Если он поколеблется, если его вера ослабнет, если он проявит трусость, он сгорит в считанные секунды. Только войдя в этот земной ад и выйдя из него, он сможет претендовать на силу, которая дается одному из избранных воинов Господа.

Робин опустил правую ногу по щиколотку в жидкий металл.

– Душа Волка, очисти меня.

Теперь он и левую ногу поставил на эту ступеньку.

Он чувствовал, как через подошвы сапог поднимается обжигающий жар, но все это казалось таким отдаленным. Совсем не похоже на приятное тепло костра в холодную зимнюю ночь. Для Робина это ощущение было неприятным и, пожалуй, мучительным, напомнило обжигающий пар, какой брызжет вокруг настилов пушек воздушного корабля, когда в них попадает вражеский снаряд.

– Клыки Волка, укрепите мои силы.

Он сделал шаг вперед, и уровень жидкого металла поднялся до середины икр. Жар чувствовался, но не обжигал кожу. Первая искра паники в душе была смыта душевным подъемом, но Робин не дал этому чувству превратиться в гордость. «Осторожно, Робин. Тут семь смертных грехов действительно будут смертельны».

– Сердце Волка, дай мне смелость. Хитрость Волка, просвети меня.

Еще два шага – и он погрузился выше колен, и сгорели нити, привязанные к его обуви. Жидкий металл давил на шерстяную ткань брюк, и тепло проникло глубже. Его мошонка и яички сжались. За один удар пульса в его голове промелькнули все возможные чувственные воспоминания, но он отказался поддаться похоти.

– Страсть Волка, заполни меня.

Робин одним шагом проскочил две последние ступеньки, и теперь жидкий металл плескался у его пояса. Жар расплава залил его чресла, давил на него своей тяжестью. Он начал вспоминать достоинства воздержания и предусмотрительности, чтобы противостоять похоти. При этом его тело расслабилось, и воспламенились тонкие нити, привязанные к его брюкам.

– О пастырь наш, Господь, услышь меня; я Твой и готов охранять стадо Твое…

Продвигаясь вперед, Робин с трудом преодолевал сопротивление жидкого металла. Дно бассейна понижалось, и он погружался все глубже. По мере его продвижения жидкий металл создавал вихри вокруг него, тянулся за его локтями и телом.

– Не дай мне пережить отстранение от Тебя. Жидкий металл покрывал ребро за ребром, и вот он подступил к его соскам. Погрузились скрещенные на груди руки – от предплечий до запястий. Давление жара было даже больше, чем давление металла, и каждый короткий вдох давался ему все труднее. Удушающе сжало грудь, и он подумал – а хватит ли сил выдержать причастие, но отбросил эту мысль и шествовал все вперед.

– От злобных врагов защищу я Твоих овечек.

В дюймах перед собой Робин увидел на поверхности расплава простую глиняную чашу. Она казалась незначительной, но в ней Робин увидел знамение.

«Подобной чашей Ты пользовался на Твоей последней трапезе. Из нее ты совершал помазания своих последователей. Выпивая из нее, они разделили с Тобой спасение человечества».

Робин протянул руку за чашей и, доставая ее, погрузил пальцы в обжигающий металл. Жидкая сталь покрыла его перчатки, нетронутыми оставались только голова и плечи. Подняв чашу, он вытянул голову вперед и налил текучий металл себе на плечи и шлем. Теперь сгорели еще какие-то нити.

Чем дальше он продвигался вперед, тем больше становилась тяжесть налипшего на него металла. Прямо перед ним были ступени к выходу из бассейна. Игнатианцы, освободившиеся от обязанности держать нити, ждали наверху, готовые приветствовать его. «И все же – если я сдрейфлю сейчас, им останется только молиться за упокой моей души».

Только одно отделяло его от присоединения к их братству.

– В час моей смерти призови меня и проси меня прийти к Тебе.

Держа чашу перед собой обеими руками, Робин начал медленно опускаться на колени. Дюйм за дюймом приближался к нему уровень расплавленного металла, вот уже скрылись плечи, расплав плещет по горлу. Ему было жарко, очень жарко, казалось, только покрывший его пот мешал ему вспыхнуть, как факел. Он опускался все ниже и ниже, борясь с желанием выбросить руки на поверхность и оставить лицо на воздухе.

Подчинившись неизбежному, он опустил голову ниже поверхности и дал металлу поглотить себя.

Но не наступило ожидаемой испепеляющей агонии, когда неизбежно металл должен был прожечь себе дорогу сквозь его тело и проникнуть в череп. Он почувствовал, как расплав давит на веки и залепляет нос и рот, но внутрь тела не проникает. Массой расплавленного металла капюшон прижало к голове, но на обнаженном теле жар ощущался не более адским, чем сквозь одежду.

«Меня не сочли невыдержавшим испытания!»

Это была непрошеная мысль, но ее выгнал страх показаться полным гордыни. Конечно, игнатианцы, возможно, не замечали за ним этого за время его пребывания у них, но Робин в глубине души сознавал, что он все же не воздержался от гордыни. Он гордился тем, что выжил в войне с Фернанди. Он еще больше гордился тем, что проучился полный курс в Сандвике и закончил семинарию. Он даже гордился тем, что сумел выстоять против таких, как капитан Айронс. Он пришел в Сандвик сам по себе, он получил от Господа такое призвание и не изменился, несмотря на давление, какому подвергался в семинарии.

Он был готов к жертвоприношению, но не сгорел. Этот факт принес ему великую радость, но и немного опечалил.