Ирина Сербжинская - История, рассказанная в полночь

Куксон решил дождаться приятеля и благоразумно остановился поодаль: тут, в густой тени девушка его не увидит. Мейса-то, конечно, сразу заприметил и бросил его в сторону короткий взгляд, как бы говоривший: погоди, я сейчас!

Бедная овечка, сочувственно вздохнул Куксон, глядя на расстроенную девушку. Сколько он таких видел, не сосчитать! Одна даже как-то в Ведомство заявилась, Мейсу разыскивала. И ведь как узнала, что тот в это время в кабинете у Куксона сидел?! Хорошо, что помощник Граббс незначительным разговором ее задержать сумел, Мейса и улизнул.

Гоблин покачал головой.

— Рабита! — проникновенно говорил меж тем, Мейса, для пущей убедительности прижимая руку к груди. — Почему ты мне не веришь? Клянусь, я говорю чистую правду!

Скарабара (была любопытна, как все феи, поэтому улетать не торопилась, все кружила вокруг фонаря) хихикнула. Мейса незаметно махнул ей, дескать, не мешай!

— Послушай меня, Рабита, — он взял девушку за руку. — Я не мастер на нежные слова и нечасто говорю от сердца…

— Потому что у тебя его нет! — вскипела «бедная овечка», вырвала руку и бросилась прочь.

Мейса проводил ее взглядом (Куксон явственно разглядел в этом взгляде облегчение) и, подняв голову, укоризненно посмотрел на порхающую фею.

— Не стыдно подслушивать?

— Я еще и подглядывала, — довольным тоном заявила фея. — А тебе не стыдно кружить головы каждой девице, встретившееся на твоем пути?

Мейса пожал плечами.

— Это все от отчаяния, — покаянным голосом признался он. — На самом деле, я давным-давно влюблен в одну миленькую фею-фонарщицу, да только она на меня и не смотрит. Похитила мое сердце, коварная неприступная красотка с золотыми кудрями!

Скарабара спланировала вниз и, трепеща прозрачными крылышками, повисла в воздухе, прямо перед лицом Мейсы.

— Брось свои штучки, Мейса Мег! Меня ты этим не возьмешь! — твердо заявила она. — И волосы у меня не золотые, а рыжие! Рыжие!

Мейса тяжело вздохнул.

— Всегда питал слабость к рыжеволосым красавицам, особенно, к одной хорошенькой феечке из Лангедака, — доверительно сообщил он. — Прямо-таки теряю волю при виде ее рыжих кудрей и янтарных глаз…

— Они карие!

— Правда? Неважно. В общем, однажды я увидел ее янтарные… э-э-э-э… карие глаза — и пропал! Пропал!

— Врешь.

— Клянусь! Я…

— И слушать не буду! — торопливо оборвала его Скарабара, набирая высоту так быстро, что это смахивало на паническое отступление. — Нет, нет, уж мне-то ты голову не заморочишь!

Мейса посмотрел ей вслед.

— Видел, Куксон? — печально спросил он. — Она даже не попрощалась.

Погрустив мгновение, Мейса встряхнулся, и, повеселев, потер руки.

— Вперед, в «Омелу»! Проверим, не осталось ли у Грогера в запасе бутылочки- другой вина из бузины? Мне срочно надо залить горе, утопить его в кружке, да так, чтобы оно не выплыло!

— Что-то непохоже, чтобы ты страдал, — фыркнул Куксон.

— А я, как истинный гоблин, скрываю свои страдания! Разве ты не видел: меня только что бросили две девушки сразу. Меня! Такое не часто бывает. Если у Грогера не найдется выпивки, придется тебе, старина, сбегать в «Трилистник» и…

Куксон остановился.

— Что? — с негодованием спросил он. — Мне? Сбегать?! Да как ты…

Мейса засмеялся.

— Да шучу я, шучу! Пошлем кого-нибудь из его постояльцев, первый раз, что ли? Только не Кабраксия, он опять все по дороге выпьет, а потом будет клясться, что бутылки ему продали уже пустые. Ну, рассказывай, что там, в «Омеле», стряслось?

Двинулись дальше. Погода резко изменилась: заволокли небо тучи, посыпался редкий снежок.

Смахивая снежинки с воротника, Куксон подробно пересказывал Мейсе недавно произошедшие события.

— Медиумов-то толковых сейчас в городе нет, вот и надумали мы, чтобы ты с призраками поговорил, расспросил: вдруг, да у тебя получится? Может, они что-нибудь видели? — продолжал гоблин. — Сможешь?

— Попробую, — сказал Мейса. — Правда, я никогда раньше с духами не говорил, но… а как ты догадался насчет призраков?

Гоблин кашлянул в кулак.

— Ну, это не я. Это «страшный чучел» Пичеса придумал.

— Кто?

— Чудовище премерзкого вида, — пояснил Куксон. — Пичес его теперь везде с собой таскает. Друзья они стали, не-разлей-вода!

Мейса хмыкнул.

— Лучше бы он подружку себе завел. А то — чучел…

— Чучел-то и посоветовал к тебе обратиться: ты, как-никак наполовину сильф.

Мейса остановился, как вкопанный.

— Откуда он меня знает?

— Да не знает он тебя, — заверил Куксон. — Просто сказал, что в этом деле сильф нужен: для беседы с призраками.

— Он еще и говорящий, этот ваш чучел?!

— Нет, но Пичес его слышит.

— А-а-а-а… — протянул успокоившийся Мейса и тронулся с места. — Бедняга Пичес! Слышал, он опять заклинание пытался улучшить?

— Анбаса с этим разберется, — пообещал Куксон. — А ты с призраками потолкуй. Грогер говорит, они напуганы и прячутся. Неспроста это!

Мейса пожал плечами.

— Кто же может напугать головорезов, которые были охранниками Золотых караванов? Они сами кого хочешь напугают!

— Вот и узнай, — строго сказал Куксон и подышал на озябшие пальцы. — Больше просить некого: говорящие с духами, те, что в нашей Гильдии служат, сюда не пойдут, а других медиумов в Лангедаке сейчас нет. Да и человек нам требуется надежный, неболтливый. Не то поползут слухи по городу, а Грогеру это, сам понимаешь, ни к чему….

Показалась ночлежка: хижина, окруженная высокими заснеженными елями, над входом тусклый фонарь горит, на двери — ветка омелы прибита.

Куксон первым поднялся по ступеням крыльца и, на минуту остановившись перед дверью, отряхнул с куртки снег.

— И вот что, — гоблин строго взглянул на Мейсу. — Давай сегодня без глупых шуточек, понял? Не такое сейчас время, чтобы веселиться!

…Предупредить-то предупредил, да только сомневался, что Мейса его послушает. Так и вышло, но в этот раз таланты мастера иллюзий хорошую службу сослужили.

В «Омеле», кроме Грогера, некромант Кабраксий оказался, одетый в куртку, явно с чужого плеча, и по уши укутавшийся в драный шарф, видно, куда-то собрался. Однако, завидев Куксона и Мейсу, обрадовался (в расчете на дармовую выпивку, конечно) и решил задержаться. Принялся в ярких красках рассказывать, какого страха он вчера натерпелся, когда увидел убитого бирокамия, как отправился в один трактир, потом — в другой, в надежде, что какая-нибудь добрая душа нальет ему стаканчик для успокоения, да только народ нынче пошел черствый, равнодушный. Никого не впечатлила история с убитым бирокамием: мало ли бродяг находят убитыми или замерзшими по зимнему-то времени?