Джин Вулф - Меч ликтора

От него до стены, оборонявшей западную границу Тракса, было не более ста шагов.

Над стеной возвышались башни — одна из них совсем рядом с резервуаром, и, несомненно, к этому времени гарнизоны уже получили приказ задержать меня, если я попытаюсь бежать из города. Пробираясь вдоль скалы, я то и дело замечал стражников, совершавших обход стены; их копий во мраке не было видно, но увенчанные гребнями шлемы были заметны при свете звезд, а иногда и слабо отражали его.

Я припал к земле, глядя сверху на город и надеясь, что мой угольно-черный плащ скроет меня от их глаз. Решетки на арках Капулюса были приспущены; до меня доносился рев бьющегося о них Ациса. Сомнений быть не могло: Кириаку задержали либо, что более вероятно, просто заметили и доложили архону. Абдиес, конечно, мог поднять на ноги всю страну и послать за ней, но это мало вероятно; скорее всего он позволит ей ускользнуть, таким образом, не привлекая к ней внимания. Но меня он, несомненно, попытается арестовать, если сможет, и казнит как предателя его законов — кем я на самом деле и был.

Я перевел взгляд с одних вод на другие — со стремительного потока Ациса на неподвижную гладь резервуара. Пароль, открывающий ворота шлюза, был мне известен, и я применил его. Древний механизм со скрежетом отомкнулся, словно под напором мускулов рабов, и неподвижные воды хлынули вниз, хлынули стремительней яростного Ациса у подножия Капулюса. Глубоко под землей узники услышат их рев, и те, кто ближе всех к выходному отверстию желоба, увидят белую пену потока. Через мгновение те, кто стоит, окажутся по щиколотку в воде, а те, кто спал, будут с трудом подниматься на ноги. Еще миг — и вода дойдет им до пояса; но каждый прикован к своему месту, и те, кто посильней, будут поддерживать слабых — никто, я надеялся, не захлебнется. Стражники при входе оставят посты и поспешат вверх по крутым коридорам на скалу посмотреть, кто посмел тронуть резервуар.

Когда исчезла последняя капля, я услыхал стук камней, срывавшихся из-под ног. Я снова закрыл ворота шлюза и пополз вниз по скользкой почти вертикальной трубе, в которую только что ушла вода. Я продвигался бы с куда большей легкостью, не будь со мной «Терминус Эст». Упереться спиной в стенку извилистой, похожей на дымоход трубы можно было, только отстегнув его; но, чтобы удержаться, мне нужны были обе руки, нести меч я не мог. Поэтому я просунул голову в перевязь, позволив лезвию и ножнам свободно свисать вдоль тела, и весь путь, как мог, боролся с его тяжестью, удерживая равновесие. Дважды я срывался, но каждый раз меня спасал поворот во все сужающемся водостоке. И вот наконец, когда прошла целая вечность и я был уверен, что стражники вернулись, я увидел красные огни факелов и достал Коготь.

Он засиял так ярко, что я чуть не остолбенел. Камень источал ослепительный свет, и, неся его над головой по длинному подземелью Винкулы, я дивился, как моя рука до сих пор не обратилась в пепел. Думаю, ни один узник не видел меня. Коготь околдовал их, как фонарь в ночном лесу зачаровывает оленя; они стояли недвижимы, разинув рты и подняв головы, я видел их измученные, поросшие бородами лица; их тени были четко обрисованы, словно вырезанные из металла, и черны как уголь.

В самом конце подземелья, где вода вытекала в длинный наклонный желоб, который выводил ее за Капулюс, содержались самые слабые и больные узники; именно там я яснее всего увидел, какою силой их одаривал Коготь. Мужчины и женщины, которых самые старые стражники не помнили здоровыми, теперь смотрелись сильными и стройными людьми. Я помахал им рукой, но никто из них, кажется, не заметил моего приветствия. Потом я спрятал Коготь Миротворца в мешочек, и мы окунулись в ночь, по сравнению с которой ночь на поверхности Урса показалась бы ясным днем.

Поток воды хорошо прочистил сток, и при спуске я испытывал меньше неудобств, чем раньше в трубе, потому что, хотя спуск и был более узким, он оказался очень покатым, и я мог быстро ползти головой вперед. В самом низу находилась решетка; но, как я заметил во время одного из обходов, она вся насквозь проржавела.

13. В ГОРАХ

Серыми утренними сумерками я выбрался за пределы Капулюса. Весна уже миновала, и наступило лето, но даже в это время года высоко в горах не бывает тепла, только в полуденный час, когда солнце в зените. Однако я не осмелился спуститься в долину, где частые деревушки теснились одна к другой; весь день я шел вверх, в горы, перекинув через плечо плащ, чтобы он был похож на одеяние эклектика, а не палача. Я также отделил рукоять «Терминус Эст» от лезвия, а потом собрал меч снова, но уже без гарды эфеса, дабы, вложенный в ножны, он на расстоянии походил на посох.

К полудню у меня под ногами уже были одни камни, и дорога стала такой неровной, что я не столько шел, сколько карабкался вверх. Дважды я замечал далеко внизу блеск доспехов и, присмотревшись, видел небольшие отряды димархиев, галопом скачущих по горным тропинкам, по которым большинство людей предпочли бы идти пешком; их алые форменные плащи пышно развевались у них за спинами. Съедобных растений я не находил, дичь мне тоже не попадалась, кроме парящих высоко в небе хищных птиц. Но даже если бы я и обнаружил дичь, мне все равно не удалось бы добыть ее, ведь, кроме меча, никакого оружия у меня не было.

Все это звучит довольно плачевно, однако, по правде говоря, я был сражен великолепием горных пейзажей, безбрежным царством воздушной стихии. Мы, как дети, не способны оценить природу, ибо, не имея в воображении соответствующих картинок с сопутствующими им переживаниями и ситуациями, мы не находим в душе подобающего ей глубокого отклика. Я смотрел на увенчанные облаками вершины, а перед моим взором возникал Нессус, каким я видел его с выступа Башни Сообразности, и Тракс, каким он предстал передо мной с зубчатой стены Замка Копья, и в ничтожестве своем я был бы рад от счастья лишиться сознания.

Ночь я провел, прижавшись головой к скале с подветренной стороны. Я ничего не ел с тех пор, как в последний раз побывал в Винкуле, чтобы переодеться, и мне казалось, что с тех пор прошло много недель, даже лет. В действительности всего несколько месяцев назад я тайком принес несчастной Текле ржавый кухонный нож и видел, как из-под двери ее камеры робко вилась багровая змейка — тонкая струйка ее крови.

Камень, по крайней мере, я выбрал правильно. Он служил хорошей преградой ветру, и я чувствовал себя так, словно прилег отдохнуть в ледяной пещере с ее неподвижным холодным воздухом. Шаг или два в сторону — и я оказался бы на пронизывающем ветру, и одного мига на морозе хватило бы, чтобы я продрогло костей.

Я проспал около стражи без всяких сновидений, давно оставивших меня, потом проснулся с ощущением — которое само по себе не сон, а некое ни на чем не основанное знание или псевдознание, посещающее нас в минуты усталости и смятения, — что надо мной склонился Гефор. Я чувствовал на лице его дыхание — ледяное и зловонное; его глаза, отнюдь не безжизненные, пронзали мои, словно два кинжала. Сбросив остатки сна, я увидел, что светящиеся точки, которые я принял за его зрачки, на самом деле были двумя звездами, и чистый разреженный воздух не скрадывал ни их величины, ни яркости.