Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать

— Хватит, — сказал наконец Рамон. — Пошли обратно.

— Еще немного.

— Хватит, — повторил он. — Хорошего помаленьку.

Эдгар вздохнул, послушно поднялся. Удивился, почувствовав невероятную усталость — словно целый день провел за воинскими упражнениями.

— Смотри! — Рамон схватил его за руку, показывая куда-то меж волн. Эдгар, проморгавшись после очередной молнии, вгляделся и увидел еще один корабль, выглядевший отсюда детской игрушкой. Откуда-то вернулся страх — настолько хрупким и беззащитным тот казался. Стало холодно — ветер и вправду пробирал до костей, и захотелось обратно в трюм.

— Пойдем. — Он дернул за рукав Рамона.

— Да, — кивнул тот и тут же, охнув, прошептал: — Господи…

Эдгар поспешно обернулся. Время исчезло, и он увидел, как уже лежащий на боку корабль медленно-медленно поворачивается вверх дном. Сверху так же медленно опустилась еще одна волна, закружил водоворот. Небо в который раз раскололось на слепящие осколки, а когда зрение вернулось, осталось лишь бешеное море.

— Упокой, Господи, души их, — сказал Рамон.

Эдгар закрыл глаза — не помогло, слезы не останавливались. Зашептал заупокойную молитву. Рамон молча ждал. Грохотало небо, заглушая слова. Падали волны. Эдгар сам не понимал, как он умудрился не сбиться до самого конца.

— Пойдем, — сказал Рамон. Обнял за плечи.

— Пойдем.

— Там, внизу… Не говори никому. Им и без того страшно.

— Мне тоже.

— Знаю. Пойдем. Все будет хорошо.

— Как там? — спросил Бертовин, когда они добрались до своих.

— Мокро, — буркнул Рамон.

— И охота была вылезать?

Рамон не ответил. Вытащил два одеяла, бросил одно брату. Как следует переодеться, когда вместе с кораблем болтает туда-сюда, не получалось.

Эдгар не знал, колотит ли его от холода или от того, что он только что видел. Во всяком случае, теплее не стало даже после того, как завернулся в одеяло. Он всегда думал, что не боится смерти — да и в самом деле, чего бояться человеку, знающему, что после завершения земного пути обретет жизнь вечную? Страшно лишь умереть внезапно, без покаяния и отпущения. Именно поэтому, как Эдгару казалось, он и нервничал перед посадкой. Но сейчас страх стал невыносимым. Рядом Рамон с Бертовином по очереди травили непристойные байки, гоготали солдаты из их копья, смущенно подхихикивал Хлодий — можно было поклясться, что щеки у парня пылают. А Эдгара колотило от страха и обжигало стыдом за собственную трусость. Наверное, было бы легче, если бы удалось поговорить, просто выговориться — но говорить было нельзя.

— Рамон, на корабле есть священник?

— На нашем — нет. Маркиз не любит, когда его тычут носом в собственные прегрешения. Хотел исповедоваться?

Эдгар кивнул, не думая о том, что в темноте этот жест никто не увидит.

— Ты сам не раз говорил, что Бог слышит любого из малых сих. Так почему думаешь, что сейчас не дозовешься его без посредника?

Эдгар покачал головой: бесшабашное неверие брата порой забавляло, но сейчас было не то место и не то время.

— Неужели тебе настолько все безразлично?

— Нет. Но когда не можешь ничего изменить, остается только ждать. Если хочешь — молись.

— А ты?

— А меня он не услышит.

Эдгар хотел было сказать, что нельзя так, подобные мысли — великий грех, но нечто в голосе брата заставило прикусить язык. В самом деле, он, не видевший в жизни ничего кроме учебных аудиторий и библиотеки, не мог знать о том, что привело Рамона в к его нынешнему безверию и что на самом деле творится у него внутри. Поговорить бы с глазу на глаз, но как тут поговоришь? Он вздохнул и начал молитву об умерших без покаяния. Это Господь услышит. Не может не услышать.

Рамон не знал, сколько это продолжалось. Он рассказывал какие-то бородатые истории, смеялись его люди — и это было хорошо, потому что кое-кто из чужих выл в голос вслед за своим господином. Смущенно хихикал Хлодий, можно было поспорить, то и дело оглядываясь на отца — и это тоже было хорошо, у парня не будет времени бояться, он слишком занят, разбираясь с новыми границами дозволенного. Эдгар затих в углу, наверняка молился, как ему и предложили, и молитва его успокоит. Кажется, брат и в самом деле верит, что Бог его слышит. Благой, всемогущий и всепрощающий отец — Рамон давно не мог в это верить, но если Эдгару так лучше — пусть.

А сам Рамон никак не мог избавиться от стоящего перед глазами корабля. Почти тысяча человек, единым мигом исчезнувших среди волн. Он думал, что навидался всякого, душа давно облачилась в доспех куда прочнее носимого на теле, и смерть, ни своя, ни чужая, давно не способна вывести его из равновесия, а вот поди ж ты. Больше всего хотелось напиться и побыть одному, но было нельзя. Люди должны видеть своего господина спокойным и собранным. И не знать о том, что господин готов сойти с ума от собственного бессилия. Он ненавидел ситуации, в которых от него не зависело ничего. В бою, пусть даже заведомо безнадежном, можно драться. А сейчас оставалось только сидеть и ждать, чем все кончится. Рамон улыбался — темнота не имела значения, улыбка слышна в голосе, — бросал какие-то ничего не значащие фразы и ждал.

Он не знал, сколько они сидели в темноте и сколько еще осталось. Кажется, даже пару раз удалось задремать, тело и разум просто не выдерживали. Он не заметил, плавно ли уменьшилась качка, просто обратил внимание, что, в очередной раз провалившись в дрему, проспал, кажется, дольше, чем прежние мгновения, после которых волей-неволей приходилось просыпаться. Кто-то попробовал снова зажечь светцы, и лучина не выпала из расщепа.

— Кажется, успокаивается, — сказал Рамон. Увидел, как вскинулся Хлодий, как Эдгар осенил себя священным знамением. От приклеенной улыбки уже сводило скулы, и он позволил себе расслабиться. Зевнул, прикрывая рот ладонью, оглядел своих людей. — Не знаю, как кто, а я устал как собака. Проверяем вещи, наводим порядок и — спать.

Как оказалось, буря действительно закончилась. Когда Рамон отоспался и выбрался на палубу, небо сияло солнцем. Большинство пассажиров выбралось из трюма отдышаться, многие лучились пьяным весельем. Молодой человек огляделся. Помрачнел, заметив торчащий гнилым зубом обломок мачты. Вокруг второй суетились матросы, меняя обрывки паруса на запасной. Рамон еще раз оглядел ошалевших от счастливого спасения людей и пошел к маркизу. Тот оказался в своей каюте, но добиться от него ничего не удалось — Дагобер был мертвецки пьян. Рамон вздохнул и пошел искать капитана.

Снова выбравшись на палубу, он отыскал взглядом Бертовина:

— Собери людей.