Максим Черепанов - Сказатели. Русский фантастический альманах фантастики и фэнтези. № 1, 2014

Над поверхностью залива поднималось легкое марево, от которого сохла роговица глаз.

Когда Шайму Перту, время от времени опускавший лот, счел глубину достаточной, он сбросил за борт рукава контактов, запустил трансформатор и повернул лодку на запад в открытый океан.

Они плыли до тех пор, пока Эршу-Лима — верхушка когда-то обширного плато — окончательно не растворилась в серой дымке. Тогда Шайму Перту сбросил скорость и выключил мотор. Лопасти пропеллера остановились, и сразу стало нереально тихо. Лодка понемногу дрейфовала над верхним слоем пыли, но казалось, что она висит совершенно неподвижно.

Цапля сидел привалившись к корме. Шайму Перту легонько мял правой рукой повязку на левой.

— Он приходил ко мне тем утром, — невнятно сказал рыбак, глядя мимо пассажира. — Весь забрызганный кровью… Просил остаться. А как я мог его оставить? У меня жена, дети…

— Это неважно, — сказал Цапля. — У тебя бы его все равно нашли. Это даже хорошо, что ты не знал, где он был на самом деле.

— Наверное, — согласился Перту, баюкая руку. — А ты знаешь, где он был на самом деле?

Цапля кивнул:

— У меня.

— У тебя? — недоверчиво спросил Перту.

— У меня есть подвал. — Цапля криво усмехнулся. — Хранилище для самых ценных книг и подробных хроник. Еще прадед рыл. Только это — большой секрет.

— Теперь нет, — философски сказал Шайму Перту.

— Теперь это неважно. — Цапля вздохнул. — Наверное, мне тоже пора что-то менять…

Шайму Перту исподлобья недоуменно взглянул на спутника:

— И что он делал в твоем подвале?

— Сидел, — сказал Цапля, — думал, листал хроники, спал и опять думал. Богу тоже потребовалось шесть дней, чтобы создать мир… — Маленький человек выпрямился на скамейке. — Ты знаешь, он додумался до пары очень важных вещей. Он нащупал два необходимых условия: желать чего-то нужно не для себя, а если желаешь для других, надо быть готовым пожертвовать чем-то очень дорогим. А иначе твоя просьба ничего не стоит. — Цапля сделал паузу. — Думаешь, отчего при нем не нашли бога?

— Не знаю, — сказал Шайму Перту. — Не хотел отдавать?

— Нет. — Цапля покачал головой. — Он боялся, что из-за него опять кого-то убьют… Вот так… Пешком до неба.

Шайму Перту засопел в респиратор.

— Что же такого Хесито загадал, — сказал он, наконец, — если за это пришлось сдохнуть?.. Или теперь никто об этом не узнает?

— Почему? — сказал Цапля. — Я знаю… Он загадал, чтобы у нашего мира была надежда.

— Одышка фиброзная, — проговорил Шайму Перту, потом долго молчал, видимо обдумывая услышанное, и, наконец, спросил: — Думаешь, сбудется?

— Не знаю, — серьезно сказал Цапля. — Но за последние три недели уровень пыли не поднялся ни на один гран, это я знаю точно. И еще я слышал, что у Дады Малены вроде как началась ремиссия… — Он оглянулся. — Мы далеко отплыли?

— Уний полста или около того. Как ты просил.

Глаза рыбака смотрели вопросительно.

«Кто мы такие, чтобы затыкать ухо Всевышнего?» — подумал Цапля.

— Мне нужно кое-что закончить, — сказал он, будто объясняясь, затем вытащил из-за пазухи сверток и принялся разворачивать намотанную в несколько слоев тряпицу.

Его худое лицо вдруг осветилось тысячей солнечных зайчиков, отразившихся от хитрого переплетения золотых колец, и У Шайму Перту невольно приоткрылся рот. А Цапля, придерживаясь рукой за кожух пропеллера, встал со скамьи. Неловко балансируя на не слишком устойчивой палубе, маленький нелепый человечек размахнулся и швырнул «витшиба оба утэйтра» далеко за борт.

— Поворачивай, — сказал он, опускаясь на скамейку и поднимая воротник куртки.

— Слово клиента — закон, — пробормотал Перту.

Он запустил двигатель и потянул рулевую тягу, разворачивая баркас к Эршу-Лиме.

Слегка подскакивая на баллонах электропоплавков, лодка резво бежала на восток. Солнце, белым пятном пробиваясь сквозь жемчужную муть неба, летело прямо в сощуренные глаза, и Шайму Перту никак не мог понять: светит ли оно чуть ярче обычного, или это ему только кажется.

Свинг

Валерий Воробьёв

Что вспомнить приятнее?

Утро! Летнее воскресное утро!

Двор слегка, словно из распылителя, подкрашивают оранжево-зеленые лучи утреннего солнца, настоянные на листве секвойи и баньяна. Ноздри щекочет резковатый аромат полыни, смешанный с запахами липы, клумб, котлет, горячего хлеба и свежевыстиранного белья. Склочницы белочки в финиковой рощице гневно стрекочут, ссорятся с лемурами и голубями. И еще проснулись в траве кузнечики, а колибри соперничают с пчелами в их летней цветочной одиссее…

Лето! Утро! Воскресенье! Два года двор оглашался радостными криками:

— Ребя-я-я-я! Все сюда! Гаврош вышел! Ребя-я-я-я! Свинг вышел!

Если Гаврош ленился и спал слишком долго, то надежнее будильника — дверной звонок и вопрошающий хор: «Здравствуйте, простите за беспокойство», — мама у Гавроша строгая и давно приучила воскресных визитеров к вежливости. «А Гаврош выйдет, а он со Свингом выйдет, а полчаса — это сколько, а мы успеем сбегать в булочную, а вы скажете Гаврошу, что мы приходили?»

Гаврош вздыхал и вставал. Натягивал шорты, футболку и кроссовки, умывался, одевал повизгивающего от счастья Свинга в упряжь. И, наконец, чалмик и драк спускались во двор, где их поджидала толпа разнокалиберной детворы.

Гаврош держался солидно, строго, как и подобает почти тринадцатилетнему перцу в компании малышей. Свинг в поддержку хозяина глухо рыкал, раздувал ноздри и хлопал крыльями. Эта показная суровость никого не пугала: мелюзга набрасывалась на друзей как муравьи на гусеницу, валила в траву и Свинга, и его хозяина. Куча-мала! Трое маленьких кубинцев из четвертого дома. Пара малознакомых эстонцев из соседнего двора. Димка, Сережа, Нгуен, Тишка-тихоня, Леночка, Гюльнара, Эдик, Азиз, Вовка, Сарочка, Фатима и еще несколько совсем маленьких — не разглядеть за остальными. Рыжие, чернявые, белобрысые, лохматые, смуглые, бледные, тощие, крепенькие. Панамки и каскетки, сандалики и кроссовки, курточки, колготочки, шортики, джинсы, комбинезоны.

Гаврош хохотал и осторожно вырывался. Осторожно. С малышами Гаврош ощущал себя совсем взрослым и относился к ним с нежной осторожностью сильного мужчины. Свинг столь же аккуратно переворачивался на спину, подставлял детям горло и мягкий пушистый живот для почесывания.

Воскресный утренний ритуал.

Когда дворовая мелкота уставала тискать Свинга, тот вставал, отряхивался. Лизал Гавроша в щеку теплым языком, елозил мордой по траве: просил снять намордник. Намордник Свингу не нравился, а кому бы он понравился? Если во дворе не случалось нервной бабушки из третьего дома, Гаврош уступал. Свинг радостно мотал головой, хлопал крыльями, припадал на передние лапы и хватал зубами уздечку. Но в этом Гаврош непреклонен: поводок можно отцепить только на холмах, за каналом, где находится официальный выгул. Там, где разрешено летать без паспорта, прав и правил.