Роджер Желязны - Имя мне — Легион
— Это мысль, — сказал я. — Да. Спасибо. И вы не разочаровали меня.
— А я подумала, что разочарую.
— Почему?
— Все, что я делала — это пыталась оправдать дельфинов и доказать возможность того, что внутри ограждения была акула. Вы же сказали, что хотели услышать нечто, что позволит укрепиться в мысли о безопасности своей работы.
Я снова ощутил неловкость. У меня внезапно возникло иррациональное ощущение, что она как будто все знает обо мне и просто играет со мной.
— Вы сказали, что вам близки мои работы, — неожиданно сказала она. — Включая и две книги снимков дельфинов?
— Да. Но я наслаждался и текстом.
— Там не слишком много текста, — заметила она, — и тому минуло несколько лет. Возможно, это было слишком уж затейливо. И прошло уже слишком много времени с той поры, когда я смотрела на мир так, как писала там.
— Я думаю, вы достигли восхитительного соответствия текста темам снимков: маленькие афоризмы под каждой фотографией.
— Возможно, что-нибудь вспомнится?
— Да, — сказал я, и один из отрывков внезапно пришел мне на память. — Я помню снимок дельфина в прыжке, когда вы поймали его тень над водой, подписанный: «В отсутствии отражения, что боги…»
Она хихикнула:
— Долгое время я думала, что эта подпись чересчур уж остроумна. Однако, позднее, когда я получше узнала моих дельфинов, я решила, что это не так.
— Я часто задумывался над тем, какого сорта религией или религиозными чувствами они могут обладать, — сказал я. — Религиозное чувство было общим элементом для всех человеческих племен. И казалось бы, что нечто подобное обязательно должно было бы появиться, когда достигается определенный уровень разумности, в целях установления взаимоотношений с тем, что по-прежнему находится за пределами досягаемости разума. И хотя меня ставило в тупик, какие именно формы приняло бы это среди дельфинов, само по себе замечание это заинтриговало. Вы сказали, что у вас есть какие-то соображения на этот счет?
— Я много размышляла, наблюдая за ними, — ответила она, — я пыталась анализировать их характеры, исходя из их поведения и физиологии. Вы знакомы с тем, что писал Йоганн Хьюзинга?
— Слабо, — признался я. — Прошло немало лет с тех пор, как я прочел «Хомо Людус» и книга поразила меня — грубый набросок того, что ему никогда не завершить полностью. Но я помню основную его посылку: свое бытие культура начинает как разновидность сублимированного игрового инстинкта, элементы священнодействия и праздничных состязаний, продолжавшихся одновременно с развитием институтов, и, возможно, остающихся навечно присутствовать на каком-то уровне — хотя на анализе современного мира он остановился совсем коротко.
— Да, — сказала она, — инстинкт игры. Наблюдая за их развлечениями, я не раз думала, что они настолько хорошо приспособились к своему образу жизни, что у дельфинов никогда не возникало нужды развивать комплекс общественных институтов, так что они находятся на тех уровнях, что гораздо ближе к ранним ситуациям, учитываемым Хьюзингой — условия жизни их явно благоприятствуют дельфиньим вариантам праздничных спектаклей и состязаний.
— Религия-игра?
— Это не совсем точно, хотя я думаю, это часть истины. Проблема здесь заключается в языке. У Хьюзинги была причина использовать латинское слово «людус». В отличие от греческого языка, который имеет различные термины для праздности, состязаний, различного времяпрепровождения, латинское же слово обозначало основное единство всего этого и сводило к единой концепции, обозначающейся словом «людус». Различие между игровым и серьезным у дельфинов наверняка отличается от наших представлений так же, как наше — от представления греков. Наш разум, тем не менее, способен представить себе значение слова «людус», и мы можем объединить примеры деятельности всего широкого спектра образов поведения, рассматривая их как формы игры — и тогда мы имеем наилучшую позицию для предположений так же, как и для интерпретаций.
— И таким образом вы выводили заключение об их религии?
— Нет, конечно. Я только сделала несколько предположений. Вы говорите, что у вас ничего подобного не было?
— Ну, если я и строил предположения, то только нахватав чего попало с потолка. Я бы счел это какой-то формой пантеизма — возможно, нечто родственное менее созерцательным формам буддизма.
— Почему — менее созерцательным? — поинтересовалась она.
— Из-за активности, — пояснил я. — Да они ведь даже не спят по-настоящему, ведь так. Они регулярно поднимаются наверх, чтобы дышать. Они всегда в движении. Как бы им дрейфовать под каким-нибудь коралловым эквивалентом храма в продолжении какого-либо времени, а?
— А как вы думаете, на что был бы похож ваш мозг, если бы вы никогда не спали?
— По-моему, это трудно представить. Думаю, что это мне показалось бы крайне утомительным со временем, если не…
— Если не что?
— Если бы я не получал отдыха в виде периодической дневной дремоты, я полагаю.
— Я думаю, что тоже самое может быть и у дельфинов, хотя с умственными способностями, которыми они обладают, я не нуждалась бы в периодичности.
— Я не совсем вас понял.
— Мне кажется, они достаточно одарены, чтобы одновременно и дремать, и обдумывать что-нибудь сквозь дремоту, а не рвать процесс мышления на кусочки.
— Вы имеете в виду, что они постоянно слегка подремывают? Они отдыхают душой, мечтают, отстраняясь на время от мира?
— Да, мы делаем то же самое — только в гораздо меньшей степени. Это нечто вроде постоянных размышлений на заднем плане, на уровне подсознания: слабый шум, продолжающийся, пока мы заняты каким-либо важным делом, и более давящий на сознание. Мы учимся подавлять его — это то, что мы называем «учиться сосредотачиваться». Сосредоточиться — в какой-то степени означает «удержать себя от дремоты».
— И вы считаете, что дельфины одновременно могут и спать, и вести нормальную умственную деятельность?
— Да, нечто вроде этого. Но в то же время я представляю себе этот сон как некий особый процесс.
— Что значит «особый»?
— Наши сны в значительной степени визуальны по своей природе, ибо во время бодрствования мы ориентированы в основном на видеоряд. Дельфины же, со своей стороны…
— Ориентированы на звукоряд. Да. Если допустить этот эффект постоянного сна и наложить его на нейрофизиологическую структуру, которой они обладают, то похоже, что они могут плескаться, наслаждаться своими собственными звуковыми снами.
— В какой-то мере — да. А не может ли подобное поведение быть подведено под термин: «людус»?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});