Виталий Сертаков - Зов Уршада

— Мы просим лекаря Ромашку принять нас, — в четвертый раз повторил озябший Ловец.

— Да кто он такой, ваш Ромашка? — раздраженно ответил старческий голос за дверью. — Чего долбитесь? Через приемный покой надо идти, а не тут долбиться!

— Что именно она сказала, друг мой? — растерялся Саади. — Что надо долбить?

— Сейчас я растопчу эту дверь вместе со старой ключницей, — мрачно посулил Поликрит.

— На четвертой тверди трудно жить, дом Саади, — философски заметил Вор из Брезе. — Мы не знаем волшебную формулу Ключа, которой, несомненно, вооружены граждане Питера, и потому не можем попасть к знахарю. Сдается мне, чужестранец может и околеть под окнами приюта, дом Саади…

Рахмани уже хотел выступить в защиту великой старшей сестры, как вдруг двери распахнулись. В столбе божественного света стояли две белые ангельские фигуры.

— Кто тут искал Толика? — спросила звонким голоском хрупкая фигурка слева.

— Только человек поспать улегся, сутки почти отпахал, так нет же, неймется вам, — укоризненно пробасил бородатый ангел справа. Этот ангел был раза в два шире Рахмани, его волосатые руки до локтей торчали из рукавов халата. — Ну, чего встали? Кто Ромашку искал?

Пока что они не видели укрывшегося в тени центавра с его ношей.

— Мы прибыли издалека. В моем друге поселился уршад, — заученно произнес Саади, уже не надеясь на адекватную реакцию.

— А чужой в нем не поселился? — язвительно спросила тоненькая девушка с челкой. — У вас руки и грудь в крови. Чья кровь?!

Дежурный хирург Анатолий Ромашка чем-то походил на ваганта. Рахмани встречал таких задумчивых людей на Зеленой улыбке. Особенно много их бродило по Южной Галлии, Провансу и латинским селениям. С подобной братией Ловец всегда легко находил общий язык. Они не поддавались на подлости, недолюбливали папских ищеек, а при случае легко выбалтывали тайны. Жандармов и стражников они также недолюбливали.

— Мы виноваты в том, что ворвались во дворец слишком поздно… — завел смиренную речь Ловец.

— Нет, вы ворвались слишком рано, — усмехнулся врач и потушил папиросу в консервной банке. — И чего бы вам не подраться двумя часами позже? Занималась бы вами дневная смена…

Саади видел лекаря в профиль: тот мыл руки, наклонясь над раковиной. В соседнем помещении кто-то глухо ругался и стонал. Под потолком в белой трубке с гудением метался свет.

— Нам необходимо попасть на прием к величайшему знахарю Эрисману…

— Сожалею, но он умер много лет назад.

Рахмани остолбенел. Хотя чего-то подобного следовало ожидать. Кусок восхитительной лепнины, которую он наблюдал с улицы, оказался действительно всего лишь обломком. Коридоры внутри плохо освещались, мозаичные полы потрескались, с обшарпанных стен полосами отваливалась краска. Здесь все дышало стариной — и решетки лестничных пролетов, и дубовые перила, и бронзовые ручки дверей, — но стариной запущенной, неухоженной…

— Откуда вы такие? Акцент интересный. Прибалты?

Рахмани беспомощно поглядел на водомера. Вор из Брезе скорчил умную рожу и знаками посоветовал соглашаться.

— Да, мы… при-балты. Там, у нас… с нами…

— Так я и думал. Вы извините… Только что двоих недотеп заштопал. — В дверную щель было видно, как Ромашка принял у кого-то полотенце. — Сил нет, нажрутся и выясняют, у кого толще… На таких дураков даже палату жалко, кладем в коридоре. Пусть померзнут, протрезвеют…

— Ваше имя указала нам ваша сестра, — на всякий случай пояснил Ловец. — Мы встретили ее на мосту в повозке с бе-ло-ру-са-ми.

— Ах, вот оно что, Аннушка, — потеплел хирург. — Да у нее сейчас самый чес, белые ночи.

Все это время Анатолий Ромашка говорил, наклонившись над раковиной. Он сдернул резиновые перчатки и надраивал руки, общаясь с Рахмани через полуоткрытую дверь. Наконец, он вытерся, шагнул в коридор, и его, без того длинная, физиономия вытянулась еще больше.

— От эта номер… Погодите-ка… — Он дважды бегом обежал путешественников и даже лязгнул зубами, точно пес, почуявший добычу. — Ребята, вы откуда такие? Да, сестра, говорите, вас послала? Ха-ха, молодчина! Что-то я не пойму, в какую игру играем? Вы в Выборге, в последнем турнире участвовали, нет? За кого выступали? Конечно же, не были, я бы вас непременно запомнил. Аркадий… Аркадий, слышишь меня?!

— Ну? — лениво отозвался тот самый, широкий бородатый лекарь, который впустил Рахмани внутрь. Сейчас он что-то писал за дверью комнаты, на которой было написано: «Бокс номер 2».

— Аркаша, ты себе не представляешь… Ты хоть раз таких геймеров видел? Форма совершенно необычная. Поножи, брамица, налокотники оригинальной конструкции, с шипами, и скрытые доспехи. Вау, а кольчуга-то… Я такой вязки ни разу не встречал. Кто такие вяжет?

— Анатолий Николаевич, у них — раненый, — терпеливо напомнила тоненькая сестра. На ее нагрудном кармашке Саади прочел имя — Елена.

— Что у вас с лицом? — задал последний вопрос Ромашка. — Сыпь? Раздражение? Покажите.

— Нет, со мной все хорошо. — Саади отступил, придерживая платок. — Это… это в моей семье такой обычай.

До сей поры Снорри, повинуясь отчаянной отмашке Ловца, оставался с центавром за дверью. Теперь пришла пора показаться в свете. Несмотря на элегантные кожаные штаны с завязками у колен и брезентовую куртку со значками стройотряда, водомер мало походил на бодрого студенческого комиссара. Скорее, на исхудавшего пропойцу, отягощенного множеством попутных заболеваний.

Но окончательно испортил ситуацию лабрадор доктора Аркадия, до того мирно ожидавший конца смены хозяина на коврике и надежно привязанный цепью к старинному ростомеру. Это был серьезный, дисциплинированный пес, вывести его из равновесия могло лишь появление абсолютно незнакомого и крайне опасного хищника. Ему сразу не понравилось, как пахнет новый человек, но следом за человеком в дом ворвался тот самый хищник…

Хорошо, что Саади успел перехватить падающее тело друга. Собака повалила ростомер и с места в карьер кинулась на Снорри. Вор из Брезе, с детства не слишком большой любитель собак, недолго выбирал линию поведения. Поскольку дом Саади приказал пока никого не убивать, водомер предпочел прилипнуть к потолку.

— Боже… — Вторая сестра с именем Настя начала стремительно белеть. Дрожащим пальцем она указывала вверх, но говорить не могла.

Одни длинные руки Снорри спрятал на животе, другие растопырил между деталей гипсовых фигур. Черные бусинки его глаз беспомощно вращались в глазницах. Уши шевелились. Из ноздреватой серой кожи на лице снова полезла шерсть. Весь вид выражал смирение и крайнюю неловкость. Штаны Рахмани не выдержали растяжки и с треском порвались.