Надежда Первухина - Признак высшего ведьмовства

— Но почему? — Что?

— Почему этот наркотик так доступен?! Куда смотрят правительства и всякие общественные службы?! Что за чертовщину ты мне рассказываешь?!

— Ты просила рассказать о том, каким стал мир. В некоторых странах Южной Америки благодаря новому наркотику узаконено рабство. Почти вся Африка практикует возврат к каннибализму… Государственной религией США стал ислам. Китай… Но, впрочем, тебя наверняка интересует твоя бывшая родина, да?

— Да. Хотя я боюсь, что в связи с изобретением нового наркотика России просто больше нет.

— Ошибаешься. Но красивого там мало. Расслоение общества, вопиющая нищета одних и роскошь других. Рим времен упадка. Но главное даже не это.

— А что?

— В последние годы во всех почти странах мира чрезвычайно активную позицию заняла магия.

— Гм?

— Магия, детка, магия. Колдовство белое и черное, ведьмы, маги, некроманты, вудуисты и прочие из их числа.

— Это несерьезно. Увлечение магией было во все времена, но никто и никогда не относился к этому как…

— К опасности? Да, к этому не относятся как к опасности. Потому что в магии сейчас чуть ли не все человечество видит избавление от насущных бед и горестей.

— Это глупо. Магии не существует.

— Согласна. Однако существует знание о несуществующем. Правда, это странно? Знание о том, чего нет. Огромное знание всего человечества. И это знание может усилием воли несуществующее сделать реальным, настоящим, действенным. Ты улавливаешь мою мысль, Лариса?

— Да. Но что значит наивное увлечение магией по сравнению с тем же рабством или каннибализмом! Или наркотиками!

— Лара, ты судишь об этом как человек, у которого слишком много здравомыслия. — Фламенга слегка коснулась рукой седой пряди Ларисиных волос. — Мыслишь как человек, твердо знаюший, что магии нет. А почему ты знаешь, что магии нет, Ларочка, свет мой?

— Потому что я живу с тобой, Фрида, — ответила Лариса. — И благодаря тебе понимаю, что может быть, а что — просто наивная сказка для людей, пытающихся хоть как-то порадовать себя среди этого печального мира. Я видела и ощущала слишком много, для того чтобы верить в какую-то магию.

— Bravo, mon ange! — воскликнула Фрида. — Тебя не проведешь! Но что же делать тем, кто не видел и не

ощущал, но при этом хочет чего-то… Сверхъестественного? Придется вспомнить о магии, встряхнуть древние фолианты, поверить в ведьм и порчу, в гадание и колдуний, в шабаш и помело, ха-ха! Но как раз этого, mon ange, и нельзя допустить.

— Чего? — переспросила Лариса.

— Того, чтобы магия на самом деле стала реальной

силой.

— Я не думаю, что это возможно, Фрида.

— А я так очень.

— Поясни. Фрида, ты что-то недоговариваешь.

— На самом деле все предельно просто, моя дорогая Лара. Если магию сделать реальной, действенной, настоящей и обыденной, как, к примеру, радио или голография, то произойдет нечто крайне отрицательно влияющее на систему Последовательности Видов.

— Постой, кажется, я понимаю…

— Да. Если становится реальной магия, реальными становятся и ее так называемые носители. К ним — магам, ведьмам, ворожеям, гадалкам и астрологам — будут относиться уже не как к чудаковатым авантюристам либо людям с неадекватной психикой и слишком бойким воображением, а как к тем, кто представляет настоящую Силу. Новую и очень древнюю Силу, ставшую теперь общепризнанной. И эти люди, точнее, не люди, а носители магии, тоже будут представлять вид. Еще один вид. И я могу поставить все свое поместье и памперсы наших девочек в придачу, что носители маши сделают все, чтобы их Вид стал первым в Последовательности. И не только первым. Главным.

— Фрида, неужели ты веришь в это? В такую угрозу?

— Да, моя дорогая Лара. Моя вера — не слепая, она основана на моей способности проникать в структуру бытия и человеческих отношений…

— О…

— Не стану тебя утомлять перечислением своих возможностей. Кстати, солидной частью этих возможностей обладаешь и ты, моя дорогая, но человеческое в тебе все еще очень самодостаточно. Давай сменим тему. На более приятную. Поговорим о наших крошках. Ты, кажется, спрашивала меня, какие мы дадим им имена?

— Да.

— Какие у тебя есть предложения, моя дорогая Лара? Только предупреждаю сразу: пусть имена будут простыми и безо всякой вычурности…

— Елена.

— Ну, это понятно. Я помню, ты мечтала о дочери, которую назвала бы Леночкой. Принимается. А второе дам я. Анна.

— Анна-Елена. Звучит по-королевски.

— Короли отдали бы свои червивые души лишь за одну возможность иметь в своей крови Истинное Пламя фламенги. Впрочем, сейчас не об этом. Душа моя, Лара, мы только что нарекли именами наших красавиц. Это стоит отметить!

— Как? — Лариса приподнялась в постели. — Фрида, не забывай, отныне мы кормящие матери, и пить славное фандагейро нам противопоказано!

Фрида засмеялась и сверкающей стрелой взвилась с кровати:

— Кто говорит о вине? Вино — это лишь вино, а радость и гордость достойны звезд!

Фламенга протянула Ларисе серебряную руку, и они вдвоем поднялись к потолку, прозрачному, про-пускающему лишь бархат ночи и свет звезд. Фрида и Лариса прошли сквозь плотное стекло потолка, не нарушив и не сместив ни единой его молекулы, — прошли и вознеслись в весеннее небо, трепетное, благоухающее, орошенное каплями звезд и расцветающее луговиной Млечного Пути…

— Как тебе эта прогулка? — усмехалась Фрида, и звезды отражались в ее глазах. — Можем подняться в стратосферу, тебе ничто не повредит. Ну, малость загоришь, быть может…

— Мне и здесь… прекрасно. Такой полет и впрямь пьянит лучше любого вина.

— Это еще не все, — сказала Фрида. Положила руку Ларисе на плечо. — Кульминация праздника. Я давно хотела это сделать, но все боялась — готова ли ты… А теперь, полагаю, готова.

— Чего ты хочешь, Фрида? — теряя голос, спросила Лариса.

— Сейчас ты увидишь, услышишь и почувствуешь то, что дано только фламенгам. И тогда ты поймешь, чего не хватает в мире…

— Я… Способна ли?

— Способна, — торжественно сказала Фрида, и рука ее на плече Ларисы засветилась силой невещественного пламени.

Лариса узрела.

Услышала.

Почувствовала каждым атомом своего тела!

Это было прекрасней всего на земле!

Нет, просто! Это — было.

А всего остального — не было. Тень, прах и тлен.

Но блаженство узнавания закончилось, и Лариса вмиг словно бы ослепла всем телом. Она скорчилась в пространстве, будто плод в чреве матери и, не находя сил для дыхания, попыталась заплакать. Фрида склонилась над ней, приласкала, привела в чувство.

— Я хочу снова! — провыла Лариса у возлюбленной на плече. — Я больше не смогу без этого жить! Кроме этого, ничто в мире не имеет смысла! Это гармония, это вечность, это чудо, это — Бог! Фрида, зачем?!