Ольга Громыко - Цветок камалейника

— Сколько?!

— Ты не ослышался, месячная норма. Видать, воры решили, что до конца света осталось всего ничего, и остается только хорошенько поразвлечься напоследок. Точно так же рассудили насильники, жулики и шлюхи, причем половина последних устроила день открытых… кхм… дверей, а другая обивает пороги святилищ в надежде на искупление. Короче, — спохватился заболтавшийся Хорв, — берешь свой семерик — и на обход, остальное ребята по дороге расскажут. С жульем и незаконными торговцами не заморочивайтесь, главное — не допустить погромов. Самозваных проповедников вязать и благословлять на религиозную войну с клопами в застенках, в мародеров стрелять после первого предупреждения. Ясно?

Джай хмуро кивнул. Как говорится, «испуганное стадо побежит за тем бараном, который громче блеет». Проще выкурить из логова разбойничью шайку, чем стянуть с телеги или бочки вещающего какой-нибудь бред «пророка», потому что в первом случае на твоей стороне народ, а во втором — только закон, который не делает камни легче, а палки мягче.

Вообще-то яростным гонениям со стороны храмов подвергались только сектанты, поклонники Тваребога, о которых, впрочем, уже давно ничего не было слышно. Остальные могли верить во что угодно, лишь бы соблюдали законы Царствия Иггрова — все равно истинные чудеса могли творить только Взывающие К Двуединому и Глашатаи Его, то бишь старшие йеры и дхэры. А посему попытки создания иных религий увядали на корню.

Тем не менее где-то раз в год обязательно находилась кучка идиотов, считавших, что они лучше храмовников разбираются в Иггровых заветах, и спешивших поведать об этом миру. Отлавливать и вразумлять их приходилось обережникам, ибо речь шла прежде всего о нарушении городского порядка, а уж потом — о богохульстве. Но, посидев денек-другой в застенках, «еретики» обычно каялись, и их с миром выгоняли пинками под зад.

Короче, денек обещал утереть нос ночи.

— А... йеры? — уже с порога рискнул поинтересоваться парень.

— Что — йеры? — удивленно сдвинул брови Хорв. — Сказали — сами будут Тварь искать, а мы чтоб содействие оказывали, если попросят.

— Ну… а… так у них все нормально? Больше никого искать не просили? В смысле, — торопливо поправился Джай, — сектантов всяких? Может, это они нам так подгадили?

— Да пошли они… — Хорв заковыристо выругался. — Сами пусть разбираются, наше дело маленькое. Иди на обход, работничек! И похмелись наконец, а то у меня уже вся одежда твоим перегаром провоняла!!

Если бы к сорочьему любопытству не прилагалось вдвое против того хитрости, наглости и проворства, ей вряд ли удалось бы занять центральное место как на городских помойках, так и в народных сказках: и бродячий кулич она склевала, и ящерка на гнутый гвоздь выменяла, и кабана-дурака подучила хвост в кражжью нору сунуть… Правда, и влетало ей частенько — но только в тех же сказках. На деле ухватить пакостницу за переливчатые перья не под силам ни кошке, ни собаке.

Йерам и тем придется попотеть.

Утром, уже после восхода солнца, Ориту заволокло туманом — не плотным, но всепроникающим, зримо клубящимся даже в подворотнях. Бродить по нему не хотелось ни растревоженным горожанам, ни бандитам — равнинники считали туман дыханием Темного Иггра, приносящим болезни людям, скоту и посевам. Поначалу шумные улицы почти обезлюдели, большинство ставен захлопнулось.

Зато ЭрТар туман любил — особенно осенью, когда взгляд невольно цепляется за одинокое опавшее дерево на ковре золотой листвы, а за ним мир кончается, тонет в белом бесплотном океане, и уходящая в него тропка кажется дорогой в легенду… Вот и сейчас неугомонный горец преспокойно топал к площади, даже не думая от кого-то таиться: во-первых, он успел выслушать утреннюю Иггрову волю, посвященную исключительно новорожденной Твари, во-вторых, помнил басню о сороке-воровке, которая свила гнездо на шапке у мужика, а тот из сил выбивался, разыскивая ее по всему селищу.

Что их с белобрысым все-таки ищут, ЭрТар не сомневался. Как и в том, что сейчас у обережи и йеров есть дела поважнее, а дхэры не желают публично признаваться в своей уязвимости. Тайный же поиск начнется с едален и ночлежек, где горца с корлиссом засекут еще с порога (в «гадюшнике» их вряд ли кто-то разглядел, но следы они оставили весьма красноречивые: остроносых горских сапог, подкованных обережных и крупных звериных лап). Значит, туда ЭрТару путь заказан. Удирать из города тоже неразумно, йеры наверняка перекрыли все дороги и только и ждут, когда сорока вылетит из курятника. Нет уж, поскачем еще среди несушек, поищем не замеченную хозяевами щелку... В Орите у ЭрТара жила дальняя родственница, в крайнем случае можно податься к ней — горцы своих не выдают, тем более какому-то Иггру.

С другой стороны, они и не прячутся за спинами женщин и детей.

Пришлось как-то крутиться самому. Обережники, разумеется, успели порыться в навьюченных на Тишша вещах, «выронив» при обыске коробку со стрелками и несколько безделушек. К счастью, воняющая краггами куртка их не прельстила, как и грязная (зато сухая!) смена белья. Сами же вьюки пошли на сносную подстилку из двух кусков дерюги, на которой горец с кошаком скоротали ночь в подвале полуразрушенного дома, до середины заваленном обломками кирпича. Обитающие там крысы то и дело пытались восстать против захватчиков, и к утру Тишша от них уже тошнило.

Оставив кошака караулить мыслестрел и разложенные на дерюжках вещи (в разведенной дождем сырости они за ночь так и не высохли), горец отправился на разведку. Грязный, босой, небритый, в мятых полотняных штанах и вылинявшей, драной на локтях рубашке, он мало чем отличался от местных побирушек, которым и туман не был помехой. Правда, сегодня они ни к кому не приставали, а целеустремленно брели к площади, лениво переругиваясь между собой.

Заинтригованный ЭрТар увязался с ними. «Новенького» вначале встретили подозрительно, но, скушав байку о сгоревшем шиуле и «лучше голод умирай, чем денга улица проси» (значит, не конкурент!), подобрели и стали наперебой советовать горскому простачку, куда лучше податься. На расспросы, почему сами не подаются, доброхоты ухмылялись и отводили хитрые глаза. Сидеть в тенечке перед драными шапками им определенно нравилось больше. Шли же они, как выяснилось, к «часу милосердия», когда отчитавшие проповеди и разобравшиеся с ирнами йеры от имени Иггра подкармливали «сирых и убогих» (судя по топавшим рядом с ЭрТаром бугаям, сирыми они стали по собственному почину, а за «убогих» могли и в глаз дать).

Горец облизнулся и решил, что позавтракать за счет Двуединого будет самое то. Где-где, а в храме его йеры точно не будут искать!