Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

Фриц подумал.

С тех пор, как Гюнтер-трубочист помог мальчишке выбраться из города, прошло четыре дня. Дорога начиналась сразу же от пустыря, где Гюнтер вытряхал мешки, и Фриц отправился в путь немедля. Правда вот, куда идти — было непонятно, но Фриц надеялся на свою удачу и чутьё. Теперь, четыре дня спустя, он несколько пересмотрел своё мнение. Всё это время Фриц ночевал в лесу, не разводя костра, вчера доел последний кусок хлеба и уже всерьёз задумывался о том, чтобы вернуться в Гаммельн. Внезапный попутчик появился весьма вовремя. Взять с Фрица было нечего, кроме старого одеяла, да кинжала, но Вервольфа он отдавать не собирался, не собирался даже говорить о нём. Обшаривать его парнишка не спешил, поверив ему на слово, а идти вдвоём, с какой стороны ни взгляни, и веселей, и безопаснее. Остальное было не важно.

Пока не важно.

Фриц подумал, подумал ещё, и решился.

— Пойду, — сказал он.

С погодой им, похоже, снова повезло — тепло и солнышко держались целый день и только вечером нагнало туч. Вдвоём и вправду оказалось веселей идти. Иоахим говорил без умолку, рассказывал истории, какие-то смешные и не очень случаи, да и вообще оказался изрядным болтуном. Он говорил о воле, пьянках, кабаках, своих приятелях сомнительного свойства и о гулящих девках, которых он, по собственным словам «имел без всякого числа». Единственное, что Фридриха по-настоящему смущало — каждый второй рассказ Шныря оканчивался тем, что он кого-нибудь обчистил или кому-то дал по морде. Шнырь был показушно весел, нагл, и даже на взгляд неискушённого в подобных делах Фридриха отчаянно «вертел колесо».

Сказать иначе — врал.

— Шнырь, — не выдержав, спросил его Фриц, — а, Шнырь. А ты вообще кто?

— Я-то? А никто, — ответил бесшабашно тот. — Хожу, брожу, на свет гляжу, на что набредаю — себе забираю, что плохо лежит — меня сторожит. Держись, брат, меня, со мной не пропадёшь.

Иоахим был вором. Обыкновенным бродячим вором, со своей доморощенной философией, что если кому-то в этом мире плохо, то почему другим должно быть хорошо? А значит, нечего горбатиться на дядю! Стукнуть богатея камнем по башке, отнять кошель — вот это жизнь!

— Украсть вещь — всё одно, что найти, — втолковывал он Фрицу свои принципы. — Просто эту вещь ещё не потеряли. Я праильно говорю? Праильно, да? Вот то-то.

Он был неприятен Фридриху. Однако вскоре он смог оценить его, как странника — Шнырь был привычен к долгому пути. Он смыслил в том, как обустроить ночлег, умел сыскать пастушеский шалаш или ещё чего-нибудь подобное, знал, как найти и приготовить нехитрую лесную снедь. В его рюкзаке оказались хлеб и сыр, побитый закопчённый котелок, кресало, нож и всяческая мелочь, нужная в дороге. На первом же привале новоиспечённые приятели набрали грибов, развели костёр, заварили чай. Фриц согрелся, разомлел и даже чуточку вздремнул — от холода всю ночь он спал урывками.

— Ничего, — ободрил его Шнырь, потирая ладони, — подыщем тебе какую-нибудь одежонку. В соседних деревнях ещё много дураков, которые не запирают на ночь дверей, а днём там вообще никто не запирает.

Так оно и вышло. В первой же попавшейся деревне Шнырь отвлёк собаку и стащил овчинный полушубок, который кто-то вывесил проветрить на плетень в преддверии зимы. Полушубок оказался чересчур огромен для мальчишки, Шнырь напялил его сам, а Фридриху великодушно отдал безрукавку. После этого оба долго драпали от разъярённого хозяина, покуда не укрылись в перелеске. Хозяин полушубка долго ползал по кустам, ругался, выкликал обоих, гневно потрясая дрыном из плетня, потом плюнул и пошёл домой. Фриц был подавлен, но при этом понимал, что ничего иного сделать бы не смог — в ночь подморозило, и если б не костёр и не подаренный кожух, то он замёрз бы насмерть, как Шнырь ему и предсказывал. Иоахим всячески подбадривал его и зубоскалил, а потом достал из своего мешка початую бутылку шнапса и сказал, что надо бы отметить первое «сувместное» дельце. Уступая его уговорам, Фридрих через силу выцедил из горлышка и проглотил колючую дурную жидкость, и сразу осовел. По жилам разлилось тепло, в голове зашумело — он никогда не пил до этого спиртного. Шнырь скалил зубы, гоготал, хлопал мальчишку по спине и шумно чесался — в трофейном полушубке, похоже, в изобилии водились блохи.

— Мы, брат, теперича повязаны с тобой, — говорил он, багровея рожей от спиртного и открытого огня. — Держись меня, паря, со мною, брат, не пропадёшь. Я тебе покажу, что такое настоящая жизнь. Со мной, брат, человеком станешь. Я праильно говорю? Праильно, да?

Фриц его почти не слушал. Вскоре его вырвало, после чего он почувствовал облегчение и сразу же заснул.

Утром оба двинулись в дальнейший путь. Шнырь балаболил пуще прежнего, однако Фриц отметил, что его рассказы стали повторяться. К полудню на дороге замаячила корчма. От запаха еды у Фрица закружилась голова, а Шнырь после вчерашнего, вдобавок, мучился похмельем. Иоахим не выдержал первым.

— Пива хоцца, мочи нет, — сказал он, останавливаясь и потирая живот. — У тебя, паря, ненароком денег нету при себе? Хоть сколько-то, хоть пары гульденов. А? Нету?

— Поесть бы лучше, — заявил на это Фридрих, разглядывая грубо намалёванную вывеску трактира, в которой после некоторых трудов всё же можно было признать моток пряденой шерсти. — А денег нет, сам знаешь.

— Эх, ладно. Обойдёмся так.

Фриц понял его слова так, что придётся обойтись без пива, и уже собрался двигаться в дальнейший путь, однако Шнырь свернул с дороги и решительно направился в «Моток». Корчма была не самого высокого пошиба — одноэтажная, с малюсенькими окнами и полуобвалившейся трубой, но выбирать не приходилось. Шнырь неспешно обошёл вокруг, с особым тщанием разглядывая забор, вдруг звонко хлопнул себя по коленкам, захихикал и помахал рукою, чтоб мальчишка подошёл поближе.

— Фриц, посмотри!

На потемневшей от дождей штакетине забора, возле самой калитки чем-то острым было нацарапано чего-то непонятное, какой-то простенький рисунок — два квадратика, чуть-чуть не совпадающие друг с другом. Верхний край у одного из них был вырезан зубцами, как забор. Всё выглядело так:

— Знаешь, что это? — спросил Шнырь.

— Нет.

— Эх ты, простачок городской. Это ж знак такой у нищих и бродяг. Он означает, что хозяин тута трусоват, а может, и вовсе дурак. «Квадрат» за забором. Такой и денег-то даст — просто чтоб от нищего отделаться.

— И что?

— А, ничего, я вижу, ты не понимаешь. Значит так, — Шнырь остановился у входа и повернулся к Фридриху. — Не дёргайся и не дури, лучше смотри, что буду делать, и учись.