Южная пустошь (СИ) - Цветкова Алёна

— Мама, — внезапно появилась Катрила. Придерживая объемный живот, опустилась рядом и положив ладони на мою протянутую руку, сказала, — не надо… Не стоит этого делать. Тебе будет еще больнее. И ты напугаешь детей еще больше…

Я помотала головой… Больнее мне не будет. Больнее уже невозможно быть.

— Мама, пожалуйста, — Катрила продолжала давить на мою руку, не позволяя откинуть простынь. — Ты сможешь посмотреть потом, когда… — она всхлипнула и вытерла глаза об плечо. Только тогда я заметила, что платье на ее плечах потемнело от впитавшейся влаги.

— Хорошо, — прошептала я. Голос был хриплым от слез. И как будто бы чужим. Я вспомнила рассказ Фиодора… Крысы грызли его, пытаясь добраться до Алесы. И мне тоже стало страшно. Что там с Дишланом, если один взгляд может напугать детей?

Я медленно выпустила ткань из рук. И проведя ладонью по тому месту, где было лицо, тяжело встала с колен. Обвела взглядом гостиную, которая превратилась в место скорби… Даже те счастливчики, которых смерть не коснулась непосредственно, плакали. Женщины медленно бродили между убитыми, вытирая слезы чем придется. Кто платком, кто подолом, кто просто ладонями.

Перепуганные дети сгрудились рядом с бледной Тайкой с покрасневшими от слез глазами. Она обнимала своих подопечных. Всех сразу. И, не отрывая взгляд, смотрела на Южина, который, шатаясь от усталости, лечил раненных, лежащих здесь же, прямо на полу, на другом конце гостиной. Их было так много…

Магии Древних, которую давал артефакт, у Южина уже не осталось. И теперь он только смазывал рваные укусы какой-то травяной мазью и бинтовал раны. Две молодые горничные, у которых пока не было семьи, хмуро и сосредоточенно рвали на бинты простыни, лежавшие рядом с ними аккуратными стопками.

А я вдруг осознала: почти все воины, которые носили убитых и раненных сами тоже были перевязаны бинтами кое-где окрашенными кровью. Ни один защитник не был абсолютно цел… От мерзких тварей досталось каждому.

Тут же среди мертвых, раненных и живых бродили кухонные работники… Они носили миски с какой-то кашей, насильно вручая их убитым горем людям.

— Мама, — рядом со мной снова появилась Катрила и протянула мне еду, — ты должна поесть.

Я машинально взяла ложку и тарелку. Аппетита не было. Попыталась проглотить кусочек, держа все на весу, но не смогла. Каша казалось напичканной острыми иглами и ни в какую не лезла в глотку.

Улыбнулась дочери… Если бы не Катрила… Она молодец. Смогла сохранить рассудок и выдержку среди того безумия, которое происходило здесь.

Оглянулась по сторонам. Бледная до синевы Анни, безучастно сидела на диванчике, обхватив себя за плечи. Рядом дремал Фиодор… Кажется, он хотел поддержать сестру, но нечаянно заснул. Тут же, рядом с ними притулилась насупленная Хурра и маленькая Виктория, которая задремала, прислонившись к сестре… Опухшее личико, покрасневшие глаза и рваное, прерывистое дыхание, говорили о том, что она долго плакала прежде, чем заснуть.

Я подошла к ним. Протянула тарелку с кашей Анни.

— Поешь… Тебе надо хорошо питаться.

Присела рядом и провела ладонью по спине моей младшенькой.

— Мама, — заплакала дочь, не просыпаясь, — мамочка…

Громки вопль, разбивший наполненную звуками скорбную тишину, прозвучал так неожиданно, что я вздрогнула, Виутория открыла глаза, а Анни выронила тарелку. Полужидкая каша плюхнулась на пол, забрызгав ошметками все вокруг. Но никто даже не заметил.

— Это все она! Она во всем виновата! — Посреди гостиной стоял Рошка и, протягивая руку, пальцем указывал на меня. — Это все она виновата! Все из-за нее!

Его взгляд полыхал ненавистью, лицо скривилось, да и сам он выглядел, как ребенок обезумевший от горя.

Жалость острым краем полоснула по груди. Я должна помочь детям пережить их боль. Я кинулась к Рошке.

— Это все она! — орал мальчишка, срывая голос. — Все из-за нее! Это она должна была умереть! Она! А не мой папа! Не Алеса! И не все остальные!

— Тише, парень, — какой-то воин, оказавший поблизости, успел первым. И обнял мальчишку, который внезапно разрыдался, прижимаясь к нему всем телом. — Тише…

— Это она! Она должна была умереть! — Как заведенный повторял он, схватившись за грязную, покрытую каплями крови одежду воина. Он с такой силой сжимал ее, что костяшки пальцев побелели. — Это она виновата! Не я!

— Конечно не ты. Ты ни в чем не виноват, — я попыталась отодрать мальчишку от воина, но Рошка только сильнее вцепился в куртку солдата. Отчаянно замотал головой из стороны в сторону и снова заорал:

— Это она должна была умереть! Она! А не Алеса! Не папка! Она! — И столько боли, столько отчаяния было в его крике, что мое сердце, которое уже скукожилось от горя, сжалось еще сильнее. А Рошка в последний раз, набрав воздуха в легкие, заорал, — Это все из-за нее! — и разрыдался. Он плакал так громко, так так безудержно, выплескивая все, что накопилось в душе.

— Рошка, — прохрипела я шепотом, не в силах больше сдерживаться. Слезы сами полились из глаз, и я больше не могла их остановить. — Рошка, мальчик мой. Иди ко мне…

Я отодрала рыдающего мальчишку от застывшего воина, который не скрываясь вытирал рукой выступившую на глазах влагу, и прижала его к себе. А он словно не заметил, что теперь держится за мое платье и исступленно выкрикивал сквозь рыдания:

— Это все она! Все она! Это не я! Я не хотел! Алеса! Папка! Я не хотел! Не хотел! Я хотел, что умерла только она! Я не виноват!

А я прижимала Рошку к себе и молчала. И все остальные молчали…

Ирайя была права… Крысы просто так не нападают. Но не мог же ребенок устроить весь этот ужас, чтобы избавиться от любовницы отца… Или мог? И как?

Прежде, чем расспрашивать мальчишку, надо было его успокоить. Я обнимала Рошку и шептала ему банальности, которые, как все почему-то считают, должны успокаивать людей, переживших страшную потерю. Я говорила, и сама не верила в свои слова. Время не лечит. Уже никогда не будет так хорошо. А наши близкие вовсе не будут смотреть на нас с небес… У душ есть свои заботы.

Я увела рыдающего Рошку к себе в кабинет. Во-первых, плакать лучше не при всех… А, во-вторых, я боялась, что он сейчас наговорит что-то в сердцах, а потом в наших рядах пойдут шепотки, что во всем виноват мальчишка… Даже, если предположить, что это так.

Сначала надо было все выяснить. Возможно, все это не более, чем совпадение. И о том, что Рошка мог устроить нападение, подумала только я. Просто слова Ирайи о том, что за нападением крыс на поселение стоит чья-то воля, наложились на отчаянное желание мальчишки видеть живыми Алесу и отца даже ценой жизни других других людей. Особенно моей… Ведь я, по мнению ребенка, был виновата в смерти его матери.

Прошло не меньше половины свечи, прежде чем Рошка начал успокаиваться. Теперь он не выл диким зверем, выплескивая свою боль. Не кричал, обвиняя меня в гибели не только его матери, но и сестры и отца… Он просто прижимался ко мне всем телом, вцепившись в мою одежду, и крупно вздрагивал всем телом.

— Рошка, — погладив мальчишку по голове, предложила, — если ты отпустишь меня, то я налью тебе воды. Когда так сильно плачешь, всегда хочется пить…

Я старалась говорить как можно ласковее, но Рошка дернул плечом и помотал головой. Мы стояли на небольшом пятачке перед дверью, поскольку свободного места для нас двоих в кабинете больше не было.

— Может тогда присядем? — снова улыбнулась я, стараясь поддержать ребенка. — А то за ночь все так устали… — Я вздохнула. И добавила через паузу. — А потом ты мне все расскажешь… Хорошо?

Я была готова к тому, что он отстранится и попытается сбежать. Это скорее всего убедило бы меня в том, что мальчишка на самом деле использовал свой дар Древних Богов, появление, которого скрыл от нас, на недоброе дело.

Но Рошка согласно качнул головой и, с явным трудом разжав застывшие пальцы, выпустил мою одежду и сделав шаг назад, плюхнулся на кресло.

— Я не хотел, — прошептал он снова, — чтобы они умерли. Если бы я знал, что все будет так…