Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
Вар прикрывает глаза, снова открывает.
— Хотите, чтобы этот храбрец был помилован?
До толпы не сразу доходит. Затем:
— Да! — кричат они так, что звери пугаются — поднимают морды и рычат.
Вся арена — весь песок в темных пятнах, он забрызган кровью и внутренностями мертвых людей. Звери пируют. Германец стоит спиной к спине с раненым. Его четкий профиль кажется мне бронзово-чеканным, как у статуи Августа.
— Хорошо, — говорит Вар. Поворачивается к распорядителю игр. — Дайте ему меч. Если он выберется с арены живым… у него будет шанс прославиться.
В этот момент весь амфитеатр обожает Вара, как не обожал никогда до этого — и, возможно, никогда не будет обожать после. Но сейчас он их кумир.
Распорядитель кивает. Спутанные локоны его парика качаются. Он поднимает помятое лицо, по которому пот прочертил полоски, смыв белесый грим. Кивает одному из своих людей, но тот мешкает. Я вижу, как один из львов неторопливо встает и идет к германцу. Я вижу лицо германца — на нем написана надежда. Глаза его горят, в них — ожидание, чудовищное, невозможное.
Я почти люблю сейчас этого варвара. А ведь он мог быть тем, кто убил моего брата. Странное ощущение, да, Гай?
Но что так мешкает распорядитель? Я вскакиваю на ноги. Рядом со мной — Нумоний, он тоже не выдерживает.
— Быстрее! — кричат с трибун.
Лев бежит неторопливо, спокойно — но кажется, что волна ужаса бежит перед ним. Лев никуда не торопится.
Небо над амфитеатром — огромное и высокое, облака закрывают солнце в этот момент. Тень сгущается. Я не верю в приметы, но сейчас…
Распорядитель что-то командует, я не слышу что — но вдруг понимаю, что все: не успели.
Лев неторопливо разбегается. Лапы опускаются на песок, выбивают следы. Бока льва забрызганы кровью.
Я оглядываюсь. Вижу на боку Гортензия Мамурры меч с золоченой рукоятью, ножны украшены камнями, они переливаются на солнце. И понимаю, что не успеваю добраться до меча, вытащить его из ножен у Гортензия и бросить на арену… И все равно делаю шаг.
В следующее мгновение я слышу что-то вроде вздоха. И вижу, как летит в воздухе, кувыркаясь, длинный кавалерийский клинок. Солнце на миг сверкает на красном камне, вделанном в навершие рукояти. Я вижу молодого трибуна (кажется, меня с ним знакомили? Метеллий?), темноволосого, красивого, — с занесенной рукой. Это он бросил свой меч.
Молодец, думаю я. И еще: а я мог успеть!
Затем время ускоряется.
Клинок втыкается в песок перед варваром. Раз. Лев оскаливается и срывается с места. Два. Германец в мгновение ока хватает меч и оказывается вооружен. Три! Лев останавливается — все-таки они довольно трусливы, эти громадные кошки, — затем рычит, оскаливает клыки. Пытается задеть германца лапой. Германец настороже.
Лев, решив, что добыча нелегкая, рычит еще раз, для острастки — мол, мне просто лень, — поворачивается и уходит, не торопясь. Я вижу подушечки его лап, когда он переступает. Германец выдыхает. Берет раненого германца под руку, вздергивает, голова того мотается, он едва может стоять, — и они вместе тащатся к выходу с арены. Медленно и держа меч наготове, германец идет. Справа рычит тигр, он встает и ощеривается. С другой стороны — волки, они поднимают морды и рычат.
Мгновение тянется и тянется.
Они идут. Так, окруженные рычанием и оскалами, германцы добираются до решетки. За ней стоят служители цирка в кожаных балахонах, с крючьями и факелами. Когда германцы оказываются рядом, решетка идет вверх. Скрежет. Служители мгновенно выбегают наружу, выставляют длинные багры-крючья.
Я выдыхаю. Теперь все кончено. Германцы выиграли — на этот раз.
Толпа ревет. Германец, стоя в окружении черных фигур, поднимает меч над головой. Все мы встаем и аплодируем стоя. Браво!
— Браво! — кричу я. Бью в ладоши. Прекрасное представление!
Они — преступники и смертники. Но они заслужили второй шанс.
* * *Когда мы возвращаемся после обеда, представление в самом разгаре. Но ничего подобного травле пока не происходит.
Схватки унылы. Одни бойцы плохо владеют оружием, их убивают до смешного быстро, другие — типичные варвары, яростные и неудержимые в первом натиске, но скоро выдыхаются. И звон мечей становится только унылей…
Народ на трибунах беседует, всеобщего увлечения уже нет. Сплетни, слухи, приметы, рост цен — вот что волнует зрителей. Так что им есть чем заняться кроме схваток. Разве что те, кто делал ставки, начинают возмущаться, что представление затянулось.
— Боюсь, ничего приличного мы уже не увидим, — говорит Нумоний Вала, начинает подниматься…
И тут объявляют:
— Германец по прозвищу Бык против Стигиона Горбатого!
Вала плюхается на сиденье.
Стигион Горбатый, я про него слышал. Профессиональный гладиатор. Я вижу это по его чудовищно развитой правой руке, которая на вид ощутимо длиннее и толще левой. Мышцы перекатываются под загорелой кожей — он недавно приехал с юга, точно, густой медный оттенок еще не сошел.
Впрочем, в Германии тоже бывает солнце. Ну, хотелось бы надеяться…
Стигион выходит, держа шлем под мышкой. Лицо его — чудовищно уродливое переплетение шрамов. От долгого ношения шлема на носу гладиатора образовался нарост — почти горб. Отсюда и прозвище. От гладиатора веет уверенностью и тренированной, подготовленной, раздражающей силой. Он убийца.
И тут я вижу его — противника Стигиона. Сначала взревывают трибуны. Крик опускается на песок, кружит маленькими песчаными вихрями. Тень ползет по арене. Я поднимаю голову. В проеме над амфитеатром я вижу, как темная грозовая туча наплывает на город. Где-то там, в вышине, открывается проем в иные миры. Когда рев трибун стихает, Стигион делает шаг вперед, вскидывает меч, приветствуя соперника.
Затем я вижу молот: огромный, металл в следах ударов… Он волочится по арене, оставляет след в песке, подобный следу червя. Затем вижу шрам и татуировку на правом плече: грубо нарисованный бык опустил рога. Из-за движения мышц под бледной кожей германца бык кажется живым.
Затем понимаю, что в варваре семь футов роста, не меньше. Его голова задевает небосвод — так кажется мне.
Коротко остриженные светлые волосы — по римскому обычаю. Мертвенно-бледное, почти синюшное лицо. На варваре только штаны из кожи, он обнажен по пояс. По всему торсу следы шрамов — один, самый страшный, толстый и белесый, идет от ключицы вниз, пересекает грудь, живот и упирается в край штанов. Видимо, когда-то германца чуть не разрубили пополам.
Теперь он стал сильнее.
Но самое интересное в другом.
Когда германец останавливается посреди арены и поднимает голову, все затихают на мгновение. Под низким лбом сидят два глаза — разные! Ярко-голубой горит небесным огнем безумия. Другой — зеленый — мрачен, как германский лес.
Это страшно. Даже Стигион, уродливый гладиатор, кажется впечатленным.
Пауза.
— Стир по прозвищу Бык! — кричит распорядитель. Амфитеатр отвечает дружным гулом: вух, наконец-то. Все в порядке. — Варвар-германец, от поступи которого содрогается земля.
Я готов в это поверить.
Германец стоит равнодушный, едва жвачку не жует, как корова. Молот лежит на песке, германец держит его за рукоять так, словно забыл про свое оружие.
Может быть, так и есть.
Когда я смотрю на варвара по имени Стир, по прозвищу Бык, мне чудится, что песок арены промят в том месте, где он стоит. А воздух вокруг германца изгибается и дрожит, как от страшной жары.
Но вокруг — прохлада германского лета. Всего лишь.
— Начинайте!
— Да! — кричит толпа.
— Откуда взялся этот Стир? — спрашивает Гортензий Мамурра. Это особая манера говорить, аристократическая — словно бы ни с кем, с богами, с воздухом… С самим собой.
Нумоний Вала некоторое время молчит, глядя на арену, прежде чем ответить.
— Он сам вызвался участвовать в боях. А так он служит в третьей вспомогательной когорте. Видите стрижку? Он из наших солдат.
Германец Бык и гладиатор Стигион идут навстречу друг другу. Великан выше италийца на две головы, хотя Стигион тоже не из маленьких.
— Обычно германцы отращивают длинные волосы, чтобы выглядеть устрашающе, — продолжает Нумоний. — Они расчесывают их в две пряди и намазывают глиной. Но ему это… — легат Восемнадцатого медлит, подбирая слово, — не нужно.
В этом простом «не нужно» больше смысла, чем во многих иных словах.
Бык устрашает уже той ленью, что сквозит в его движениях, когда он идет навстречу противнику и молот волочится за ним по песку. В его взгляде, в его полусонно прикрытых глазах, один из которых зеленый, другой — голубой.
Интересно, какие ставки на этот бой? Сколько ставят на германца?
— Стигион должен выиграть, — говорит Нумоний. Но я не слышу в его голосе уверенности. — Он лучший. Он убивал на арене сотни раз.
Стигиона выписал наместник специально для игр — для престижа. Праздник в мою честь подвернулся как раз вовремя, чтобы испробовать в деле новое приобретение Квинтилия Вара.
