Юрий Никитин - Княжий пир

— Погоди…

— Тебе искать здесь не одну сотню лет, — объяснил Кощей.

— Если надо, — ответила она, — то и тыщу буду искать.

Кощей неспешно ехал следом. Черный конь под ним не пофыркивал, не махал даже хвостом. Словно плыл по этому туману как сгусток ночи, массивный и застывший, красные как уголья глаза смотрели мертво.

Леся даже не делала вид, что осматривает камни. Кощей проговорился насчет давности, теперь она выбиралась на самый край, а там и отыщет своего героя — его да не отыскать?

Наконец взор уцепился за самые крайние, самые свежие камни. А когда подошла ближе, на сердце лег как могильная плита тяжелый камень. За спиной раздался неприятный голос Кощея:

— Перехитрить меня вздумала?

— Да какая хитрость? — пробормотала она. — Так, чуяло сердце…

— Сердце, — фыркнул Кощей. — А то, что не один твой спутник шел с мечом в руке? А с разных племен, народов, стран и земель идут и идут? И в тот же день… а двоих вообще в тот же час настигло мое карающее слово? Так что даже самых свеженьких камней здесь два-три десятка… Хе-хе!.. Удачи!

Леся посмотрела на камни, на Кощея, снова на камни, указала бестрепетно:

— Не нужно мне удачи. Вот он.

Кощей вскинул брови:

— Почему?

— Этот, — повторила она.

Он развел руками:

— Как скажешь, женщина… Если не угадала, то знаешь, что тебя ждет.

Она сказала напряженно:

— Но это он?

— Не знаю, — ответил он. — Как я могу отличить один камень от другого? Только по весу. А если вот так, издали, то по размерам. Сейчас узнаем.

Глава 47

Он вытянул руки, сжал и разжал пальцы. Ей показалось, что он что-то приговаривает, но слова оставались неслышными. Вспыхнул короткий трепещущий свет, тут же погас. Отшатнувшись, потерла кулаками глаза, а когда наконец опустила руки, на месте гранитного валуна медленно разгибался Добрыня, все еще серый как камень. По его телу словно пробежал солнечный луч, она услышала глубокий вздох, глаза из серых стали синими.

Он непонимающе смотрел на Лесю, потом взгляд упал на Кощея. Рука бездумно метнулась к поясу. Кощей предостерегающе вскинул ладонь с растопыренными костлявыми пальцами:

— Не спеши. Наша схватка продолжится… позже.

Леся сказала торопливо:

— Добрыня! Нам надо уезжать. Быстро.

Кощей поинтересовался:

— Так и не скажешь?

Леся пожала плечами:

— Если бы я знала.

— Но почему именно этот камень?

— Сердце подсказало, — ответила Леся просто.

— Чутье?

— Сердце, — повторила Леся.

Кощей всматривался в ее лицо, Леся чувствовала, что этот… это не понимает. Даже если в самом деле знает ответы на все загадки на всем белом свете, то этого не поймет.

Стреноженные кони паслись вдоль берега, где трава поднималась сочная, свежая. Седла и попона лежали нетронуто, только на седле устроился суслик и, привстав на задние лапки, весело насвистывал.

— Кыш, — сказала Леся.

Добрыня поднял попону, встряхнул, конь подбежал на свист, прыгая стреноженными передними ногами. Пока Добрыня освобождал от пут, мягкие губы хватали за ухо.

— Как ты меня отыскала? — спросил Добрыня непонимающе. — Я ведь был… камнем!

Она промолчала, что он камнем был всегда, сейчас тоже тот еще камень, и сердце у него каменное, но Добрыня смотрел с искренним недоумением, она зябко повела плечом, вспомнив, кто недавно смотрел вот так же…

— Удача, — ответила она, вздохнув. — Просто удача.

— А-а, — протянул он. Плечи зябко передернулись. — Ну, тогда… А я уж боялся, что пойдут какие-то сопли насчет чуйств! Ты хороший боевой друг, Леся! Сильный и надежный, без соплей. А на удачу мы должны… Иначе вся жизнь будет черной.

Он наложил поверх попоны седло, быстро и умело затягивал ремни. Брови сшиблись на переносице, все еще над чем-то напряженно думал. Ей показалось, что в глазах витязя страх разросся, захватил уже половину лица.

Когда Леся взобралась в седло, он уже сидел верхом, оглядывался по сторонам в нетерпении. Как только она разобрала поводья, он повернулся спиной к реке, глаза его жадно обшаривали пустой виднокрай.

Леся оглянулась на чернеющий на закате замок. Плечи ее содрогнулись, из горла вырвался нервный смешок. Добрыня спросил встревоженно:

— Случилось что?

— Да так, померещилось…

— Что?

— Глупость несуразная.

— Какая? — настаивал он.

— Подумалось вдруг, что мы ж были в его власти, — ответила она, отводя глаза. — Мог бы все одно нас казнить.

Добрыня опешил:

— Как это?

— Ну, взять и задавить нас камнями. Или превратил бы в камень и меня.

Конь под Добрыней пошел шагом, постепенно начиная ускорять шаги. Добрыня с тревогой смотрел в ее усталое лицо.

— Тебе нездоровится. Как же он мог велеть такое, когда слово дал, что отпустит, если угадаешь?

Она ответила так тихо и смущенно, что за порывами встречного ветра он едва расслышал:

— Он же злодей.

Добрыня ахнул:

— Но это же… Это же закон! Закон, который внутри нас. Его даже самый лютый злодей преступить не в силах. Чтоб такое преступить, надо быть таким преступателем… таким… преступающим… преступником, что я даже не знаю!.. Нет, ты хоть и верный друг, но ты, уж прости… тупая баба. Не может существовать мир, коль люди бы перестали держать слово!

Конь, чуя острые шпоры, рванул в галоп, словно тоже старался уйти от мысли, что может существовать такой подлый и отвратительный мир, где найдется злодей, что не сдержит слово.

На стене Золотой Палаты очистили место для захваченного оружия. Под звон золотых кубков, смех и выкрики на вбитые в бревна крюки вешали дорогую саблю Жужубуна, золотой чекан Уланбега, стрелы из самшита, усыпанные яхонтами кинжалы, парадные щиты, шлемы…

А Претич и Волчий Хвост, сталкиваясь головами, орали друг другу, спорили, расплескивали вино из кубков. Морщась, Владимир слушал горячую речь Претича:

— Зачем Отроку это было, а? Зачем нужно?.. Всем по всей необъятной Степи видно, что он прав, что не пошел с этими долбоклювами!.. И везде видно! И всем!.. Тогда не видно было, тогда… а теперь видно! Ну и сиди в своем ханстве, радуйся!.. От края Степи и до края говорят, что он мудрый…

Волчий Хвост сказал деловито:

— Мог бы прибрать к рукам все остальные ханства. Они ж все без голов нынче…

— И без рук! — выкрикнул Претич. Он мотнул головой, седые волосы взлетели как водопад, красивой лавиной обрушились на плечи. — Все самые сильные полегли!.. Остались только женщины и дети! Приходи и бери под свою руку!.. Свое ж войско в целости!.. Нет, не понимаю.