Юлия Остапенко - Тебе держать ответ

Далее, продолжал он, в Сотелсхейме учреждается постоянно действующий Верховный Тинг. Цель его — упразднить абсолютное верховенство конунга. Заявление было встречено недоверчивым, но неприкрытым восторгом. Кто же составит этот Тинг? «Самые честолюбивые, — подумал про себя Эд, — а меж ними хоть пара-тройка самых умных». «Тинг сам решит, кто составит его, — ответил он вслух, — это сейчас не самое главное. Вам придётся смириться с тем, мои лорды, что бессменным и пожизненным главой и распорядителем Верховного Тинга стану я, лорд Адриан из клана Эвентри». На каком основании, возмутились бонды, забывшие, что привели сюда Адриана Эвентри как претендента не на главу тинга, а на конунгат. «На том основании, — спокойно ответил Эд, — что моя племянница, Тэсса Эвентри, дочь моего погибшего брата Анастаса, обручена с Квентином Фосиганом и станет его женой в следующее же полнолуние. Она долгие годы была послушницей Гвидре, но ещё не пострижена в монахини. Сейчас ей тринадцать лет».

Было много крика, много шума, много протестов. Почти получив то, ради чего всё затевалось, свободные бонды вспомнили о своей свободе. Эд не мешал им вспоминать о ней — ни в тот день, ни во все последующие, многие дни после него. Им ведь только и оставалось, что вспоминать.

А город смотрел на них в страхе. Весь Бертан смотрел на них в страхе, не ведая, чего ждать от человека, который пришёл сюда когда-то под чужим именем и несколько лет столь ловко дурачил их всех. Теперь, впрочем, они припоминали, что ни простому люду, ни большей части двора он ничего дурного не делал. Кто-то даже вспомнил, как видел его на уличном представлении, высмеивавшем его двусмысленные отношения с конунгом. И этот некто утверждал, что Эд Эфрин на этом представлении смеялся громче всех.

А ещё говорили, что он ратует за снятие запретов Анклава на свободу знания и позволит жрецам лечить людей.

Волновался, перешёптывался, тревожился, дивился Сотелсхейм. Но крови больше не лилось, войско захватчика стояло в гарнизоне и вело себя смирно. А Адриан Эвентри сидел в малом зале за столом, ероша пальцами разлохмаченную косу на своём затылке, и писал письмо человеку, который привёл его сюда, сам того не зная и не желая.

«Приезжай, — писал Эд, — и помоги нам, мне и Квентину. Один я не справлюсь. Да и вдвоём с ним. Мы должны сделать это вместе, все трое. Я прошу тебя, Том, верь мне. А не веришь — так хотя бы послушайся».

И в следующее полнолуние, соединив руку своей племянницы, трепетной маленькой Тэссы, которую он уже видел когда-то в монастыре местры Адели, с рукой бледного и молчаливого Квентина Фосигана, Адриан Эвентри получил ответ на свой зов. Не от богов — боги никогда ему не отвечали. Это и не было нужно, пока отзывались люди.

Тобиас Одвелл, вернувшийся из мёртвых, — это было для начавшего было успокаиваться Бертана будто обухом по голове. Клан Одвелл, уничтоженный кланом Эвентри в кровной вражде, этим же кланом оказался воскрешён. Тобиас Одвелл прибыл в Сотелсхейм один, верхом на непритязательной гнедой кобыле, одетый в серое, и пришёл на Верховный Тинг, заседавший ныне каждый день, потому что дел в послевоенном Сотелсхейме накопилось невпроворот. Никто не узнал его — все удивились, когда Адриан Эвентри замолчал на полуслове, встал со своего места по правую руку от Квентина Фосигана, подошёл к немолодому человеку, стоящему в дверях, и обнял его. И тогда Виго Блейданс сказал:

— О боги, Тобиас! Это ты…

И вот так в тот день Тобиас Одвелл вошёл в дом кровного врага своего клана и преклонил колено перед Квентином Фосиганом, великим конунгом Бертана, и на глазах у потрясённого тинга попросил у него прощения за непокорность и бунт, и конунг, подняв его с колен, расцеловал в обе щеки и простил, и призвал своего первого советника Адриана Эвентри в свидетели этого примирения, которого Бертан ждал пятьдесят лет.

— Я присягаю в верности, — сказал Тобиас Одвелл в полной тишине, под взглядами десятков изумлённых глаз. — Но верность человека человеку — вещь ненадёжная. Я знаю это по себе, потому что я предавал сам и бывал предан. Потому я даю эту присягу не Фосигану, а Сотелсхейму. Я, Тобиас, лорд Одвелл, присягаю трону конунга и всякому, кто займёт этот трон законным путём. И каждый, носящий имя Одвелл, повторит за мной эту присягу.

Никто, кроме Квентина Фосигана, не заметил, что он посмотрел на Адриана, говоря эти слова, и что Адриан чуть заметно кивнул ему с благодарностью, которую не вместили бы никакие слова. И Тобиас Одвелл улыбнулся краем губ, едва заметно, неуверенно, недоверчиво, непонимающе. Когда-то он поверил старшему брату этого мальчика. Теперь мальчик вырос и чем-то походил на Анастаса Эвентри… Взглядом, может быть, и складками в уголках рта. Квентин Фосиган видел этот обмен взглядами, но не сказал ничего. За недели, прошедшие с того дня, когда он ударил Адриана мечом под белым знаменем, все слова уже были сказаны.

И вот так эти трое — мальчик, молодой мужчина и почти старик, трое, которые в ответе за всё, стояли вместе в малом зале Сотелсхейма, глядя друг на друга, и меняли мир. К лучшему ли — им знать было не дано. Это вечная кара Того, Кто в Ответе за всё, — он никогда не знает, к лучшему или к худшему обернётся каждый его шаг на земле.

Впрочем, разве и любой другой, обычный смертный, не благословлённый и не проклятый богами, может об этом знать?

Месяц спустя, за неделю до того, как стало известно, что Тэсса Фосиган собирается подарить своему венценосному мужу первенца, Тобиас Одвелл покинул Сотелсхейм. Ему предстояло многое исправить на севере — и в себе самом. Он чувствовал себя старым, но больше не мёртвым. Это всяко было лучше, чем то, с чем он жил многие годы. Старая женщина, которую он выхаживал последние несколько лет в затерянном среди скал домике, отправилась с ним. Она прожила в Одвелле ещё два года, после чего тихо умерла в кресле перед очагом, вздохнув так, словно с её иссохшего сердца свалился наконец тяжкий груз.

За день до её смерти Адриан Эвентри внёс на Верховный Тинг указ о поголовном прививании людей и скота от чёрной оспы.

Что? Что за «прививание»? Никто и слова-то такого не знал. Местра Адель, ныне член Анклава Гилас (мир с Анклавом стоил Адриану немыслимых взяток и столь же немыслимого расширения землевладений, отданных под монастыри, — в основном за счёт земель клана Одвелл, которыми согласился пожертвовать лорд Томас), объяснила им, что это значит. Мысль о том, чтобы добровольно принять в своё тело заразу, косившую некогда едва ли не каждую семью, была воспринята ничуть не легче, чем можно было надеяться. Однако юный конунг неожиданно поддержал безумный проект своего советника. Кое-кто из бондов, вроде лорда Ролентри, находили, что Эвентри уж слишком влияет на мальчишку. Кто-то возразил, что на это сейчас нет средств, да и народ чересчур взбаламучен недавней войной. Адриан любезно согласился отложить вопрос до будущей весны, когда появится больше средств и волнения успокоятся.