Черный Баламут. Трилогия - Олди Генри Лайон
Три года назад Грозному удалось убедить Брахмана-из-Ларца открыть перед Арджуной сокровищницу Астро-Видьи. Сам Арджуна был счастлив, даже не задумываясь, что этим он напрочь отрезает себе путь к хастинапурскому престолу. Цари, согласно святым предписаниям, бывают трех видов: царь по происхождению, царь-герой, прославившийся аскезой и добродетелью, и царь— полководец. Последний, как правило, теряет возможность сидеть на троне, служа военной поддержкой первому или второму. Да и Дрона, по предварительному сговору с Грозным, обучал Арджуну искусству Астро-Видьи лишь в том объеме, какой применим в войнах смертных. Ничего способного вызвать гнев богов или необратимые последствия Серебряному гордецу передано не было.
Быть ему главным воеводой при Махарадже.
Уйдет Грозный, уйдет Дрона — пусть имперским злоумышленникам снится по ночам мощь Арджуны.
Пускай трепещут.
Единственное, чего не понимал Гангея, так это того, каким образом Арджуна станет публично демонстрировать свое искусство. Но Дрона поклялся, что жертв не будет, а будет лишь праздник и великое зрелище, — слов же на ветер Брахман— из-Ларца не бросал.
Да будет праздник.
Да будет великое зрелище.
После которого Грозный вслух объявит о подготовке «Приношения Коня» и «Рождения Господина».
От перил невыносимо пахло сандалом. И еще: у вечного регента почему-то дергалось левое веко.
2
ДРОНА
Царевичи заблуждались, полагая сегодняшний день своим звездным часом.
Молодости свойственно преувеличивать.
Дрона стоял на западной террасе снежным сугробом: белые одежды, белый брахманский шнур-джанев, седая борода, седые кудри до плеч, венок из белых цветов карникары, не имеющих запаха, гирлянда из цветущей лианы-медвянки, олицетворения женщины, нуждающейся в поддержке, а также мира, опирающегося на праведных, — он стоял, маленький брахман, отрешенно глядя перед собой навек серыми глазами.
Они с Грозным смотрелись ровесниками, хотя сын Ганга был чуть ли не вдвое старше Брахмана-из-Ларца.
Впрочем, много ли значат годы и внешность для рожденного в небесных садах, для того, кто три года назад проклял бога над свинцовой равниной Прародины?!
Краешек рта дрогнул — Дрона улыбался.
Как мог.
Как умел.
Это был ЕГО звездный час. Это его наука сейчас ярила коней на арене, ловко маневрируя между другими колесницами, это его наука всаживала стрелу за стрелой в отверстие коровьего рога, подвешенного на веревке, его наука поражала дротиками три канонические цели — мягкую, узкую и тяжелую, его наука била копьями в пасть железного кабана, заставляя трибуны откликаться воплями восторга.
И еще: это его наука властно говорила в юных кшатриях, в царских сыновьях. Убийство человека во время битвы не признается за грех, но трижды греховно убить безоружного или связанного, молящего о пощаде или уклонившегося от сражения, сидящего и лежачего, юродивого, евнуха и несовершеннолетнего. Спящий неприкосновенен, нагой в безопасности, слова «я твой!» крепче любого щита, зритель защищен богами и честью воина, удар сзади запретен, а добивать тяжко раненного — вечный позор. Воитель отпускает с миром тех, чье оружие сломано, кто огорчен печалью, охвачен страхом или обратился в бегство, свята неприкосновенность возницы, певца и брахмана, а также женщины и слонихи, а также мальчиков и старцев, пленные же после боя должны быть обласканы, излечены врачевателями и отпущены с дарами.
Таков Закон.
Таковы границы, в которых имеет право действовать Польза.
Брахман-из-Ларца не представлял себе иной войны. Так слепой от рождения не в состоянии представить себе цветущую яблоню.
Или дымящуюся требуху в распоротом чреве оленихи-важенки.
Когда на пустую арену, заново убранную слугами, выехал Серебряный Арджуна, серый взор маленького брахмана остался бесстрастен. Нет! — он даже приспустил морщинистые веки, словно не собирался глядеть на подвиги лучшего из своих учеников. Время шло, снежный сугроб на западной террасе оставался недвижим, и общий крик испуга не смог поколебать спокойствия Дроны.
Он и так знал, что сейчас видят зрители.
Они видят ад.
Пылающую геенну, рукотворное пекло вместо арены, где вода тверда, земля летуча, ветер хлещет наотмашь, а горы бродят пьяными от течки слонихами. Вот сейчас, сейчас погибнет смельчак, вызвавший светопреставление! — но горы корчатся под ливнем огненных стрел, ветер рассечен синим мечом, копыта грохочут по кипятку, словно по булыжнику, и воспаленные губы плюются словами, от которых ад вздрагивает в смятении.
Арджуна демонстрировал владение Астро-Видьей.
Наглядно и безопасно.
И зрители чувствовали себя богами, наблюдающими за схваткой гигантов.
Дрона позволил себе отвлечься и вспомнил, как три года назад приступил к обучению Арджуны, поддавшись на уговоры Грозного. Первые же дни стали днями разочарования. Начало Безначалья, единственное место, где можно было всерьез обучатьс владению небесным оружием, наотрез отказывалось принимать в себя нового ученика. То, что в свое время с легкостью далось Брахману-из-Ларца, не давалось молодому царевичу. Часы медитаций — тщетно! И тело, и дух Арджуны оставались здесь. Дрона расспросил Гангею Грозного о его сроке обучения у Рамы— с-Топором, Грозный ответил искренне, не упустив и рассказ о битве с учителем на льду Прародины, — и понимание пришло само.
Кшатрий мог попасть в Начало Безначалья, лишь окутанный Жаром учителя— брахмана или иного дваждырожденного, чьих запасов тапаса хватало на этот подвиг.
Еще могли пособить боги, но обращаться всякий раз к сурам-небожителям, пусть даже ради сына Громовержца?..
Дрона отверг божественный путь и попытался вытащить Арджуну в Безначалье самостоятельно. После чего неделю отлеживался дома, приходя в себя и благодаря судьбу за своевременное отступление. Большая часть личного тапаса Дроны, накопленного за годы аскетических странствий, была израсходована на рождение сына. А десять с лишним лет жизни во дворце, жизни спокойной и размеренной… Брахман-из-Ларца не умел лгать самому себе. Да, последние годы он был брахманом меньше всего. Да, Наставник — но наставник-воевода. Да, советник, но советник-политик. Да, муж. Да, отец. Да, уважаемый и досточтимый…
Пожалуй, сейчас Жара ему хватало лишь на приличное перерождение в случае смерти.
Для занятий с Арджуной оставалась только реальность. Дрона вывозил Серебряного юношу в глушь, в чащи Пхалаки и на речные отмели Ямуны, где сожженные деревья и покореженные холмы могли удивить разве что местное зверье. Разумеется, осваивать даже там мантры вызова «Головы Брахмы» или хотя бы «Южных Агнцев» было сумасшествием — грохни такое в мире смертных, и пристальное внимание небес обеспечено. Но Грозный четко и недвусмысленно приказал: Арджуна должен быть готов применить науку в обычных земных войнах. А то, что годится всего-навсего для сокрушения крепостных башен или устрашения пехотного строя, не вызывает интереса у богов.
Все равно, когда Арджуна увлекся «Грохочущими Стрелами», лес Кхандава перестал существовать. Дрона устроил ученику грандиозную выволочку, а меж людей загуляла байка: дескать, сын Индры восстал на собственного папашу, вопреки воле последнего скормив всю чащу голодному Агни, за что Семипламенный подарил кормильцу великий лук Гандиву, два неистощимых колчана и колесницу под стягом обезьяны.
Людям рты не заткнешь.
Даже «Грохочущими стрелами».
Именно в это время Дрона сделал открытие. Воин, пользующийся Астро— Видьей, подобно жрецу связывал воедино Слово, Дело и Дух — Слово открывало, Дело поддерживало, а Дух воплощал. Но кто сказал, что две опоры из трех не удержат здания?! Хотя бы временно! Юноша горяч духом? — исключим Дух. И маленький брахман принялся гонять ученика, заставляя его при этом оставаться совершенно спокойным. Как ни странно, это оказалось совсем просто. В глуши они были один на один, соперники отсутствовали, да и не было у Арджуны соперников меж ровесников, а считать соперниками Дрону или Грозного… Опять же присутствие Брахмана-из-Ларца, чьему хладнокровию могли позавидовать гималайские ледники, благотворно влияло на Арджуну.
