Иван Кононенко - Оборотный случай

— Ну, что они там? — Поинтересовался Жог у Ктори, подсматривающей в замочную скважину. Она опередила лесоруба и первая заняла удобное место, а его уху пришлось довольствоваться шершавой и плохо пропускающей звуки древесиной.

— Он просто рассказывает про то, что случилось в лесу. А этот дядька напевает песенку, как будто вообще не слушает и просто чего-то ждет.

Паладин перестал мурлыкать свою спокойную мелодию, прислушался к звукам за дверью, подождал, пока я отвернусь, и пустил слабенькое заклинание за замок. Девушка потеряла сознание и так стукнулась о дверь, что разбила нос до крови. Жог убежал, можно было понять это по бешеному топоту, который разбудил еще более громкое эхо. Ну, хоть один свободный друг.

— Я знал, что она оборотень! Отребье! Так и не истребили до конца! — Блеснул глазами Текес и, столь резко превратившись из внимательного маленького паладина в враждебного мага-воина, ударил меня по челюсти.

Я почувствовал страшную слабость и боль. Правда, она распространялась от живота. Наверно, от фрукта, который я съел. Не доверяй незнакомцам, особенно Текесу! Насчет незнакомцев, похоже, точно уж правда. За что же так со мной? Это потому, что я оборотень?

— Ах ты, тварь! Что ты делаешь? Мой отец тебе этого так не оставит… — прошипел я.

— Зубы торчат, чудовищная для человека регенерация, уязвимость к серебру, но не воспаленные глаза! И ты почти горячий. Мой мальчик, ты — оборотень. Скорее всего, это та мерзавка укусила тебя, пока ты спал. Ты уже не человек, а нечисть. Ну а отец твой мне не помеха, уж поверь. Захочу — и его уберу с дороги.

Он сказал «и»?! Значит, кого-то уже собирается убрать… Побей меня гром, если это не я. Теперь и Жогу не поздоровится, а он не виноват… Эх, лучше бы я о себе думал…

Все плыло, как будто теперь паладин меня чем-то еще заразил. Не дай Эрб паладинизмом. Бр-р-р, какая жуткая болезнь. Лучше уж пусть моя будет, старая добрая… Как называется эта хворь, которую я подцепил? О… оборот… оборотнизм! Похоже, меня опять на бред потянуло… Какие странные мысли залетают в мою голову. А почему, вообще, залетают? Может, они не по воздуху, а… Стоп, стоп…

Но сражаться в целом с приступами бессознания получалось. Пусть лежу на холодном полу, пусть двигаться не могу и все болит, я могу слышать и понимать.

Думая, что я уже не способен воспринимать действительность, Текес прошептал:

— Неслыханно… Сколько поисков — и нашел только сейчас, вместе с этим мальчишкой… Или же обознался?

Я попробовал его ударить, но не было возможности поднять даже руку. И все-таки сознание потерял. Словно спустя полчаса после того, как потерял его в первый раз… Но на самом деле времени прошло много. А, собственно, что такое время? Это всего лишь наше…

И я в бреду ударился в философские размышления о сути времени и нашего к нему отношения. Не буду даже примеров приводить… Может, когда-нибудь вы сами до этого дойдете. Да и вообще — я стесняюсь.

Проснулся я уже поздним вечером. Меня посадили в какую-то странную маленькую комнату. Кривые, так непохожие на обычные в Гильдии магов каменные блоки окружали меня и давили на душу. Так может и боязнь закрытого пространства появиться! Апартаменты были разделены примерно на две части толстой решеткой из крепких досок, в которых прорубили убогое подобие двери. Эдакая тюрьма. Для прочности кто-то щедро и старательно обмотал эту преграду цепью, видимо, посеребренной. В углу, как в заправской подземной тюрьме, находилась лужа, причем она, судя по звукам, постоянно пополнялась из зияющей в стене трубы. Не получалось нормально разобрать в темноте… Хотя при таком освещении я вообще ничего разбирать не должен!

Для нужд зрения в стену был встроен — иначе сказать нельзя, настолько он не вписывался в общую картину — маленький светлый квадрат окошка, в который, со всей щедростью архитектора, не пролезла бы и моя голова.

А видно было в темноте так, словно что-то дополнительно освещало это помещение. Не сильно, но ощутимо. Здравый смысл наперебой со зрительной памятью твердили мне, что не должно все тут настолько хорошо обозреваться.

— Фью! Я и забыл, что теперь оборотень. Зрение, значит, тоже уже должно стать зверски острое, — сказал я вслух, чтобы не казаться себе настолько одиноким, и шагнул к окну.

Что-то звякнуло, и мои глаза машинально опустились.

Я наступил на край тарелки и расплющил лежащий в ней плод, такой же, как ослабивший меня. С серебром… Что же со мной стараются сделать? Ну, если тут еда, то точно держать здесь. Просовывать еду под досками… А пить как же?

Кап!

Ах, вот оно что… Водой они меня тоже обеспечили! Целая труба в распоряжении.

Может, еще крысы вместо еды сюда запущены?

Нет, я один-одинешенек, а в желудке уж очень урчит, хоть ешь это месиво, что в миске…

Моя рука уже потянулась к привычной неживотной еде, я даже не обращал внимания на сложность перенапрягающихся с каждой минутой, казалось, все больше мышц.

Нет, не буду это есть, ни за какие коврижки! Да и мучного тоже есть не стану.

Окно тоже ничем не порадовало. Без возможности увидеть небо и луну, обычный вид на стену соседнего дома, самого близкого к гильдии, да безлюдная улица. Да и кто тут решится пройти? Разве что случайный прохожий, или пьяница, или охранник на дозоре. Ну, увидят они эту величественную башню, мысленно восхитятся, а вслух скажут нечто вроде «Гильдия засранцев, ха!». И пойдут дальше.

Ах, а сейчас уже поздний вечер… Хоть время суток узнал.

Действие серебра уже потихоньку проходило, получалось без боли ходить, двигаться и разговаривать. Чтобы размять онемевшие конечности, я прошелся по комнате взад-вперед.

И тут мое зрение обратило внимание на символы, нацарапанные на досках. Их получилось разобрать. Я начал читать, опять же, вслух, не только чтобы прогнать чувство одиночества, а еще чтобы лучше понять, что здесь имеется в виду, ведь спросонья, еще и после употребления яда голова ленилась переваривать информацию.

«Имя — Лейр Раэсси, работал тут. Стал пумой. Заточили сюда. Сегодня восьмое число пятнадцатого месяца 2781 года. Я тут уже один день. Два. Три. Четыре…»

После этого, похоже, заточенный здесь бывший маг потерял надежду выбраться отсюда в ближайший месяц, потому что стал отмечать дни кратко — черточками. Каждые пять он зачеркивал. Так проходили десятки, сотни черточек: целая доска была в днях. Ну то есть наоборот. До сих пор мысли путаются!

После первых двух строчек он освоился, может, режущий инструмент нашел, поскольку почерк стал ровней, а линии тоньше и опрятней:

— В будние дни кормят ядом, а в выходные — дрянью. Говорят, хотят меня вылечить. Не верится.