Ольга Шумилова - Эхо войны.

— Я слишком редко беспокоюсь о ком–то, чтобы это действительно доставило мне неудобство. И… если ты называешь это проблемой, значит, она действительно есть?

Коэни беспомощно посмотрел на меня.

— Боюсь, это будет очень невежливо, если я скажу. И может затронуть чужие чувства.

— Ватар решает такие вопросы за тех, кто сомневается. Ты ведь сомневаешься? — тихо сказала я, подняв лицо к небу. — Что–то в форте?… Кто–то, кого ты… любишь?…

— Нет!

Неожиданный вскрик заставил меня вздрогнуть. Коэни вспыхнул и отвел глаза.

— Нет? Тогда… — я начинала беспокоиться. И мягко, очень мягко повторила: — Что случилось?…

— Фарра Морровер… Не надо, не заставляйте меня. Фарра Тисса…

— Фарра Тисса?… — прошептала я, не веря своим ушам. — Чувства?! Она что, к тебе приставала?!!

Коэни мучительно краснел, не в состоянии сказать хоть слово. Наконец он прошептал:

— Я попытался объяснить фарре, что я не… но, к несчастью, был не очень убедителен.

— Я отверну голову этой чертовой шлюхе! — рявкнула я, слишком шокированная, чтобы помнить, с кем говорю. — Это же надо было додуматься…

— Я боялся, что вы так и скажете, — несчастным голосом отозвался Коэни. — Пожалуйста, не надо с ней ничего делать. Она не причинила мне никакого вреда. Честно.

— Помилуй меня Звезда, — простонала я, закатывая глаза. — И ты ее еще защищаешь.

Мальчик не ответил, зарывшись лицом в скрещенные на колене руки. Несколько минут прошли в молчании, во время которого я переваривала тот факт, что некая фарра Тисса, в придачу к клинической склонности к потаскушеству, если и не страдает педофилией, то очень близко к этому подошла. Коэни — красивый мальчик, выглядящий даже младше своих лет, привлекательный для девчонок вроде Атки или чуть постарше, но не для взрослой же женщины, старшей его вдвое, а то и втрое.

— Ладно, я обещаю тебе ограничиться устным обсуждением проблемы с этой… фаррой, — сказала я наконец и повернулась к нему. — Если ты, в свою очередь, кое–что мне пообещаешь. Никогда не скрывать своих проблем от меня. Как бы невежливо это не было. Согласен?

Сквозь встрепанные белокурые волосы все еще розовели щеки, глаза грустно смотрели на меня. Ему действительно было жаль, что из–за него у кого–то будут неприятности, если этот кто–то не причинил ему явного вреда.

— Хорошо. Как скажете, фарра…

— Спасибо, — я тепло улыбнулась. — Мне так будет гораздо легче. И спокойней.

На душе действительно стало спокойно. Коэни держал слово и был по–настоящему честен. Гораздо более честен, чем я.

Я начинаю думать, что только поэтому он большую часть своей жизни проводит за стенами форта — живя среди нас, нельзя остаться верным тем принципам, которые он для себя создал. Таково общество и мы. Такова жизнь.

Отшельник медленно встал, отряхивая штаны и аккуратно расправляя накидку. Потрепал между ушами вскочившего вслед за ним оборотня и крепко ухватил за один рог:

— Мы еще погуляем с Быстрым. А вы идите — вас ищут в форте.

— Зачем? — недоуменно спросила я.

— Не знаю, — Коэни пожал плечами. И вдруг уголок его губ резко пошел вверх. — Но судя по тому, что ищут вас старший мастер и доктор, дело личного характера.

Я выругалась про себя и резко встала.

Тайл меня убьет. И будет прав.

Очевидно, это отразилось на моем лице, поскольку Коэни, не дожидаясь просьбы, обхватил меня за талию и попросил подпрыгнуть. Я поджала ноги и опустила их уже на пол темной мастерской. Маг прощально кивнул и растворился в дымке обратной телепортации.

— Я тебя убью, — философски отреагировал сидящий на верстаке Тайл, на что я с полным правом ответила:

— Я так и подумала.

— А серьезно? — подошедший сзади Ремо с Качеем на руках вопросительно приподнял брови. — У Отшельника что–то стряслось или подвезти попросила?

— Или — или, — я начала стягивать куртку. — Надеюсь, мы собрались не обсуждать мою работу?

— Я тоже тебя люблю, — вздохнул Ремо. — А ты берешь работу даже в постель.

— Неправда, с жалобным листом она не спит, я видел, — хмыкнул Тайл, с шумом вытаскивая из–под верстака коробку с самодельными маленькими ночниками. — И с Мертвяком тоже.

Я швырнула в него курткой.

— Ого, у нас сегодня в программе стриптиз? — восхитился ремен, вешая куртку на гвоздь.

— Только если мужской, — отрезала я, запустив руку в коробку. — А это еще откуда? Школу ограбил?

— Атка грабила. Результаты лабораторной работы их класса по практической электронике. Подарила любимому дяде на день рожденья.

— Хорош подарочек. Нет, в самом деле.

Я принялась извлекать результаты детского труда из коробки. Декоративно–оформительские работы неожиданно легли на мои плечи, поскольку парни стихийно принялись стаскивать в «банкетный угол» ящики, призванные изображать стол и стулья.

Недолго думая, я расставила круглые шарики на подставках на верстаке, угловых полках с инструментом, на полу вокруг ящиков.

Выдающийся день хотелось обставить выдающимся образом. Строго говоря, выдающимся он был только для трех разумных существ на этой планете, а один мой знакомый начальник полицейского управления на замечательной во всех отношениях Солярике до сих пор в этот день кроет меня изощреннейшим высокохудожественным матом. Аристократическое воспитание сего достойного сына почтенного рода в шестьдесят восьмом колене в этот день выдает только марка и дороговизна пойла, поглощаемого оным в собственном кабинете.

Я, беспутная дочь, уведшая у фарра начальника двух отличных сотрудников и смывшаяся с ними сама, довольствовалась гораздо менее дорогостоящими напитками. «Сотрудники» — и того меньше, если случалось отмечать без меня.

И если о том, что, появившись в Развалинах, я приволокла на буксире судмедэксперта, комендант еще знал (благо на тот момент врача в форте не было вообще никакого), то о том, что в комплекте к нему шел полицейский следователь, я даже не заикалась — Тайл реагировал на такие вещи весьма нервно. Что там такое было, заставившее ремена уволиться с перспективной должности и почти сбежать бесам на рога, переквалифицировавшись в техника, я не выяснила до сих пор, но в работе полицейского масса подводных камней, а Тайл никогда не обладал особо сговорчивым характером.

Что до Ремо, смены места работы он почти не заметил. Зато заметила его дочь.

Звезда, бывает же такая любовь. До гроба, хотя это и абсолютно не смешно. Меня, например, никто никогда так не любил и навряд ли полюбит — чтобы больше двадцати лет фактически носить траур по жене и за все эти двадцать лет не взглянуть заинтересованно ни на одно женское лицо, кроме того, что смотрит со старых голографий.