Михаил Ишков - В рабстве у бога

Браслет угас и сам по себе, нежно, но настойчиво, как котенок, скользнул на запястье.

Замерев, я долго вслушивался в тишину. В каморке стало совсем темно. Света едва хватало, чтобы различить щели между уложенными бревнами, светлые пятна оленьих шкур, кучу барахла, наваленную в углу, за которым сладко посапывало безмолвие. Зевнув, я присоединился к нему.

После пробуждения первая мысль — где я? В камере? В мрачном подземелье? Тогда почему стены бревенчатые? Почему припахивает дымком, к которому подмешивается аромат чего-то необычайно вкусного… Я поднял голову, огляделся. Никого. Удивительно, в Якутии все спокойно! Или истощилась фантазия у инопланетных зловредов? Спокуха, брат! Вновь настойчиво прислушался — до меня донеслось едва слышимое потрескивание хвороста в костре. Вкупе с дымком оно могло означать только одно неподалеку разведен огонь и на нем варится что-то необыкновенно аппетитное. Сторож Миша вернулся? С него собственно все и началось. В любом случае сегодня они меня врасплох не застанут. Я быстро стараясь не шуметь, встал, собрал вещи в сумку, поставил её возле щели — так, чтобы можно было дотянуться, — и осторожно, сжимая в руке найденный вчера в одном из сараев ржавый тесак, сквозь нору выбрался наружу. Солнце брызнуло мне в очи, запах варева, дыма стал так силен, что сомнений не осталось — кто-то здесь есть.

— Зачем же под стенкой? — надо мной раздался чей-то удивленный голос. — Вот и костюмчик запачкали…

Я рывком перекатился на спину, выставил перед собой тесак и помахал им. На лице старика, склонившегося надо мной, отразился испуг. Он отскочил и, мелко крестясь, отбежал в сторону.

— Хватит! — крикнул я ему. — Хватит шутить, ваше небесное величество!

Старик — он был большого роста, грузный, с седой окладистой бородой, наряженный в какую-то бесформенную, посверкивающую, белоснежную хламиду, перестал креститься и укоризненно возразил.

— А зачем тесаком? Бросишься ненароком — парень ты, видно, горячий. Вахлак только… Такие-то самые опасные: сначала растеряются, струсят, а потом, ну, давай свою храбрость выказывать, над стариками глумиться.

— Над тобой поглумишься.

Я принципиально решил не называть это сфабрикованное существо на «вы». Некоторое время пристально разглядывал пришельца — ничего старик, представительный, губы свежие, алые, нос крупный, в прожилках, — потом одобрительно кивнул.

— Очень похоже, только нимба не хватает.

— Разве в нимбе дело. Нимб — пустяк. Атрибут, не более… Ты в суть гляди, в самую сердцевину.

— Ишь ты, — усмехнулся я. — В суть его загляни.

— Да не в мою, — замахал руками старик. — В моей тебе вовек не разобраться. Я и сам иной раз ненароком гляну в глубины своего существа и ахну — ну, ничегошеньки разобрать невозможно. Детали какие-то, психические комплексы, непонятные запреты, стопоры на каждом нейронном узле. Это вам, землякам, лафа. Вы — птицы вольные, наделены свободой выбора, а нам, пахарям космоса, без порядка, без строгой дисциплины, без ежедневной боевой тренировки никак нельзя. Да что мы с тобой все о делах, делах. Чай проголодался, Володя, от бандитов отбиваясь? Пойдем-ка, я такую ушицу сварганил. Объедение!..

Я поклялся самому себе, что ни словом не обмолвлюсь о вчерашнем, не стану расспрашивать — что да как, почему фантомы двигались, как живые, — и зашагал вслед за стариком. Он не зря насчет тренировки упомянул. Это намек, это очень даже ясное предупреждение. Он способен читать мои мысли? Как там, с ментальной защитой? Вроде порядок.

Уже насытившись божественной ухой, попив заваренного неземными руками чаю, я спросил у старика.

— Как прикажешь тебя называть?

— Как сердце подскажет. Хочешь, спасителем, хочешь бездушной машиной. Что ты, Володя, себя насилуешь, зови меня на «вы», самому же неловко. И постарше я тебя буду.

— На сколько же?

— На шесть с половиной миллионов лет. Да ещё с гаком.

Я поперхнулся, однако тон не сменил.

— Прекрасно сохранились.

Спаситель вздохнул.

— Как раз нет. Все, парень, ветшает. Даже святость. Ей тоже подпитка нужна, поклонение, мольбы, фимиам.

— И в чем же ваша святость заключается?

— А в том, дорогуша, что сидел я шесть с половиной миллионов лет на вашей планете и ни во что не вмешивался. Катись оно все своим чередом. Надеялся — может, и архонты, в конце концов уразумеют, что с божественным промыслом грех спорить. Тем более бороться… Должен признаться, много я повидал земелек, но нигде не встречал такого чистого небосвода. Самая редкая диковинка во вселенной — голубое небо.

— А на вашей родине? Вообще, интересно узнать, с кем имею честь? С одним из погибших членов экипажа или с самим кораблем, как, то бишь, назвал его Рогулин — фламатером?

Старик явно обиделся.

— Во-первых, — сухо объяснил он, — мы, цивилизация Ди, не страдаем широко распространенной на Земле манией неприятия чужого. Мы не расисты, и для нас, что искусственное мыслящее существо, что естественное — все едино. Раздрая нет, все мы дети природы и Творцов. Во-вторых, стоит ли во всем доверяться этому спившемуся брехуну. Он требовал от меня невозможного, желал странного — ни больше, ни меньше, как облагодетельствовать человечество. За мой счет. И самому в дураках не остаться. Да ещё гарантии ему подавай, что все случится по его замыслу, по его велению. Совсем без царя в голове человек! Разве я похож на чудесную щуку? Я его понимаю, он продукт эпохи, возомнившей, что в человеческих силах соединить личное счастье с общенародным, большим. Вплавить, так сказать, одно в другое, и в результате получить светлое будущее. Однако человеку дано только предполагать… Как я ему не объяснял, что создать рай на одной малюсенькой пылинке-планете, затерявшейся на ногте у одного из Творцов, также нереально, как построить социализм в одной отдельно взятой стране, — толку не было. Удивительно! — старик неожиданно, с размаху, хлопнул себя по ляжкам. — Почему люди так уверены, что меня можно взять на фуфло? Потрясти, так сказать, мое воображение грандиозностью задачи? Бейтесь головой об стену сколько угодно — я-то здесь причем? Да, есть доля истины в том, что не может быть всеобщего счастья вне совокупности единичных, частных счастьиц. Но, милые мои правдолюбцы, — нельзя же всем, все и сразу. Зачем голову терять? Надеюсь, — старик подозрительно глянул на меня, — вы явились сюда не для того, чтобы опробовать очередной рецепт достижения светлого будущего? Сокровищ, женщин у меня в запасниках тоже нет. Если мы даже сойдемся в цене, то алмазы ещё надо добыть, огранить, сбыть, да так, чтобы и намека не было, откуда они появились. Насчет женщин… — старик вздохнул. — Милый мой, Дон Жуаном надо родиться.