Кит Ломер - Космический шулер

—Это конец, — пробормотал O'Лири. — Ничего не попишешь. Скоро я умру от голода, холода и заворота кишок. Меня тошнит с похмелья. Я не знаю, куда подавались моя лошадь и леди Андрагорра. К тому же у меня начались галлюцинации. Летающие старушки, ха! Наверное, избушка тоже мне приснилась. Я был в стельку пьян. А может, меня расстреляли, и я умер? — Он принялся тщательно себя ощупывать, но ранений не обнаружил. — Вечно я болтаю всякие глупости. У мертвецов не болит голова.

O'Лири встал, потуже затянул пояс, на котором висела шпага, и, добравшись до небольшого ручейка, журчащего рядом, сделал несколько глотков воды, сполоснул лицо и тщательно вытерся полой плаща.

—O'кэй, — громко сказал он своему отражению. — Чем стоять да болтать, лучше заняться делом.

—Прекрасно, — ответило отражение. — Каким?

—Я могу вернуться, — предложил Лафайет. — До Миазм всего двадцать миль.

—Но Родольфо не раскроет тебе объятий, — последовал ответ, — если ты явишься к нему с пустыми руками. Возможно, тебе удастся все объяснить… Стонрубу. И кстати, в каком направлении ты собираешься идти?

—Опять ты сам с собой разговариваешь! — прикрикнул Лафайет на свое отражение и поднял голову, глядя сквозь густую листву на мрачное серое небо без малейшего просвета.

—Ни о каком возвращении не может быть речи, — мрачно сказал он. — Не могу я бросить леди Андрагорру в беде.

—Тогда отправляйся на поиски. Только куда ты пойдешь? — O'Лири закрыл глаза, повернулся три раза вокруг оси, остановился и вытянул руку. — Вот сюда.

—В принципе, — заявил он, делая первый шаг, — разговаривать самому с собой даже полезно. Во-первых, с умным человеком и поговорить приятно, а во-вторых — один ум хорошо, а два — лучше.

—Ты забыл добавить, что тебе некого будет винить за дурацкий совет.

—Зато я помню, что так ведут себя шизофреники.

—Подумаешь! На тебя обрушилось столько несчастий, что шизофрения не в счет.

Лафайет отправился в путь, прихрамывая то на правую, то на левую ногу: обе лодыжки были слегка растянуты после прыжков, падений и бега прошлой ночью. Постепенно лес начал редеть, а кустарник, наоборот, стал гуще. Вскоре O'Лири очутился на каменистом склоне горы, где росли одинокие кедры. Накрапывал мелкий дождик, и колючие капли били по онемевшему лицу, попадали в глаза и стекали за воротник. Через пятьдесят футов склон горы закончился бездонной пропастью. Лафайет осторожно подошел к ее краю, посмотрел вниз, но не увидел ничего, кроме густого тумана.

—Замечательно! — воскликнул он. — Лучше не придумаешь! Впрочем, мне так не везет; что этого следовало ожидать. Неудивительно, что старушка улетела на помеле без помела и жужжала как муха.

—Делать нечего, придется тебе идти по краю, пока не увидишь дороги, тропинки или лестницы, ведущей вниз.

—Ты забыл об эскалаторе и фуникулере.

—Верно, сплоховал малость. Итак, — энике, бенике, сика, леса, энике, бенике… это сюда!

Лафайет пошел направо. Спустя час, в течение которого он спотыкался, падал и один раз чуть не свалился в пропасть, никаких изменений не произошло.

—Совсем ты расклеился, O'Лири, — тяжело дыша, пробормотал он. — Всего несколько лет назад ты скакал бы здесь как молодой козлик.

—Но ведь я привык к легкой жизни, так что нечего себя винить.

—В таком случае, пусть это послужит тебе хорошим уроком.

Ветер усилился, дождь стал хлестать сильней. Спотыкаясь на каждом шагу, Лафайет продолжал упорно идти вперед. Его руки и ноги окончательно онемели от холода.

Он молча прошел еще с полмили и остановился передохнуть и провести очередное совещание.

—Осталось совсем немного, — с фальшивой уверенностью заявил он, растирая посиневшие уши. — Вот увидишь, я обязательно…

БИИ-бип, БИИ-бип, БИИ-бип. Негромкий звук раздавался совсем рядом.

Лафайет осторожно огляделся по сторонам, но ничего не увидел.

—Слушай, ты! Я согласился с тобой разговаривать, но по-человечески, а не азбукой морзе! — Он яростно принялся тереть уши.

БИИ-бип, БИИ-бип, БИИ-бип. Звук стал резче, отчетливее.

O'Лири посмотрел на руки. Перстень герцога Родольфо подмигивал ему со среднего пальца. Рубиновый свет то вспыхивал, то гас…

—Эй! — слабым голосом произнес Лафайет и приложил перстень к уху. Бибиканье усилилось.

—Оно что-то не делало этого раньше, — подозрительно сказал он, глядя на рубиновые вспышки.

—А вот сейчас делает, — последовал презрительный ответ. — И наверняка неспроста.

—Может… может, это какой-нибудь маяк или пеленгатор, как в самолете?

—Все может быть. Надо проверить. Лафайет осторожно прошел вверх по склону, прислушался…

Би-БИИП, би-БИИП, би-БИИП.

—Ага! Значит, я сбился с курса. — O'Лири вернулся на прежнее место и осторожно пошел вперед по самому краю пропасти. Перстень начал издавать ровный гудящий звук.

—Так я и знал! Все в порядке! Интересно, куда я приду?

—Тебе не все равно? Куда угодно, лишь бы убраться отсюда!

Низко пригнув голову, прищурившись, Лафайет продвигался к неизвестной цели, прижав перстень к уху, и, перебравшись через несколько поваленных стволов, неожиданно оказался в пустоте. Судорожным движением он попытался ухватиться за небо, но в следующую секунду почувствовал ветер, свистящий в ушах с ураганной силой. Склон ущелья понесся вверх, как скоростной лифт. O'Лири успел заметить огромную белую цифру 21, затем 20, 19… и в это время гигантская теннисная ракетка размахнулась и ударила по нему, посылая на другую половину поля, а тысячи болельщиков взревели в одно горло.

Седьмая

Кто-то спутал его спину со старым пыльным ковром, который необходимо было тщательно выбить тяжелыми дубинками. В груди работала бригада рабочих, заливающих дорожные выбоины кипящим асфальтом. Головой почему-то играли в баскетбол, а глазами — в настольный теннис.

—Кажется, очухался, — раздался над его ухом чей-то голос.

— Стонет, совсем как здоровый.

—Тебе виднее, Кроль. Помрет — доложишь. Послышался звук удаляющихся шагов, скрип двери. Лафайет осторожно открыл один глаз и увидел идеально белый потолок с лампами дневного света. Стараясь не обращать внимания на гарпун, которым его шею пригвоздили к подушке, он поднял голову. Невысокого роста толстячок с добродушным лицом и огромным носом тревожно следил за каждым его движением.

—Ну ты даешь, парень, — сказал он. — Как дела?

—Болтошка! — воскликнул Лафайет слабым голосом и бессильно откинулся на подушки.

—Вот те на, иностранец! — проквакал голос. — Прости, Везунчик, меня не говорить хангарски по, понимать ты?

—Конечно, никакой ты не Болтошка, — дрожащим шепотом произнес O'Лири. — Все мои друзья в этом кошмарном сне как две капли воды похожи на тех, кого здесь нет.