Мервин Пик - Титус Гроун

Старая нянька вновь обвела взглядом присутствующих и трижды хлопнула в ладоши, словно призывая их к тишине, хотя на самом деле шума тут не было вовсе. И вдруг ей страстно захотелось уйти поскорее обратно в замок, забраться в свою комнату и никогда уже не выходить за пределы стен Горменгаста – как-то неприютно тут… Однако, коли уж пришла, нужно доделать работу, а потом отдыхать. И нянюшка заговорила:

– В семье его сиятельства, герцога Гроуна, появился на свет младенец. Разумеется, его тут же отдали на мое попечение, и я, действуя всецело от имени его сиятельства, хотела бы прямо сейчас подобрать мальчику достойную кормилицу. Кормилица должна сейчас же идти со мной в замок. Вот это и есть моя новость.

Две старухи, стоявшие чуть поодаль, отвернулись и зашептались. После чего, отлучившись на какое-то время в дом, они вынесли на деревянном подносе два пирожка и простой глиняный кувшин с ягодным вином. И тут же мужчины, выстроившись в круг, повторили слово «Горменгаст» семьдесят семь раз. А дети затеяли радостную беготню. Однако, подумала госпожа Слэгг, пора бы и к делу. Дело не заставило себя ждать – к няньке подошла молодая женщина и сообщила, что несколько дней назад у нее родился ребенок, но он умер спустя несколько часов, так что… Но она сильная, и хорошо себя чувствует, так что если она подходит сударыне, то готова идти в замок прямо сейчас… Нянюшка внимательно посмотрела на претендентку в кормилицы – на вид чуть больше двадцати, хорошо сложена, красота уже начала увядать, но в глазах еще сохранились остатки девичьего задора. В руках женщина держала корзинку – по-видимому, она была уверена, что ее предложение будет принято. Нянюшка собралась было задать несколько имеющих отношение к делу вопросов, но старухи, подавшие хлеб и ягодное вино, которые она тоже опустила в корзинку, не дали ей этого сделать. Нянюшка и сама не заметила, как направилась вместе с выбранной кормилицей обратно. Однако, пройдя с десяток шагов, тревожно оглянулась назад и остановилась: а правильно ли она поступила, не посмотрев всех кандидаток? Тем более что она даже не смогла и выбрать…

КИДА

Жители предместья снова уселись за столы – продолжать прерванную приходом гостьи «оттуда» трапезу. Теперь госпожа Слэгг не представляла для них интереса. Нянюшка искоса посматривала на свою спутницу – молчит все время, но это похвально. И идет ровно, не волочит ноги – вдвойне хорошо, значит, здорова. Женщина была закутана в обычное для жителей бедняцких кварталов длинное серое платье, подпоясана куском веревки. Нянюшка разительно отличалась от нее своим черным сатиновым платьем, черными ботами, чулками и перчатками. Едва только обе женщины приблизились к темному проему ворот, где-то поблизости раздался странный сдавленный звук – будто кого-то душили. Госпожа Слэгг испуганно вздрогнула и инстинктивно схватила девушку за руку. Старуха посмотрела назад – столы с ужинающими остались далеко позади. Но тут же ей показалось, что метрах в десяти стоит человек. Стоит и не шелохнется, точно готовится прыгнуть. Неужели нечисть какая?

Однако странный звук, как оказалось, нисколько не испугал спутницу госпожи Слэгг. Бросив на старуху удивленный взгляд, она слегка подтолкнула ее в сторону ворот – дескать, нечего здесь стоять.

Когда они уже ступили на обсаженную акациями дорогу, нянюшка все-таки не удержалась и спросила:

– Что там такое было?

– Ничего, ничего особенного, – последовал тихий ответ.

Вскоре обе женщины уже оказались у дверей жилого крыла замка, из которых госпожа Слэгг вышла где-то час назад. И вдруг нянюшка вспомнила – она же ничего не знает об избраннице.

– Как тебя зовут, красавица? – поинтересовалась нянька.

– Кида, – ответила та.

– Ну вот, Кида, иди за мной, не обращай ни на что внимания, и я проведу тебя к малышу. Я сама покажу тебе его. Он лежит у окна в моей комнате. – После чего старуха перешла на доверительный шепот. – Ты знаешь, дочка, у меня такая маленькая комната. Конечно, я могу позволить себе комнату и побольше – ее сиятельство не откажут мне, но мне не хочется переезжать на новое место. Знаете, в таком возрасте привыкать к новой комнате уже непросто… И потом, мне тут ближе до молодой барышни, до Фуксии…

– Может, мне стоит увидеть ее? – поинтересовалась молодая женщина.

Нянюшка даже остановилась на лестнице:

– Не знаю, милая, не знаю… Понимаешь, она такая… э-э-э… странная. Вот я, почитай, с самого рождения вожусь с ней, а все равно не знаю, что она выкинет через минуту.

– Как это? – не поняла Кида. – Матушка, о чем вы?

– Да я насчет маленького Титуса, – опустила глаза старуха. – Просто не знаю, как Фуксия отнесется к брату. Когда я сказала ей, что у нее родился маленький братик, она пришла в такой ужас. Вообще она – гроза на весь замок.

– Ну а вы-то чего боитесь? – допытывалась молодая женщина.

– Мне кажется, что она возненавидела младенца. Понимаешь, она хочет быть одной, единственной в своем роде. Она любит представлять себя королевой, а окружающих мертвыми – чтобы никто не мог бы понукать ее в чем-то или просто представлять для нее опасность. Она даже на меня иногда ужас наводит, хотя считает вроде как самым близким человеком… Знаешь, что она выдала на днях? Говорит, стану хозяйкой Горменгаста и сожгу его дотла. Чтобы ей, видишь, жить не мешали. Говорит, достаточно ей хижины, кролика жареного на целый день, и все. Чтобы только не мешали ей. Людей она ненавидит, дочка, имей это в виду.

Наконец лестница осталась позади, и женщины оказались на втором этаже. Еще десяток шагов – и они у двери комнаты. Госпожа Слэгг заговорщически приложила палец к губам и улыбнулась. Кида просто поразилась – она еще никогда не видела столь искренней и счастливой улыбки. Выходит, подумала она, не такой уж и сухарь эта бабуля, с нею тоже можно ладить.

Тем временем нянька тихо, стараясь не скрипеть и не звенеть, повернула ключ в замке и вошла в комнату, на ходу снимая шляпу. Кида вошла в комнату, даже не делая попытки идти тихо – она была босая и потому при всем желании не могла производить на ходу много шума. Продолжая держать указательный палец у губ, старуха подошла к колыбельке и осторожно наклонилась – все в порядке: младенец безмятежно посапывал. И вдруг, словно почувствовав на себе взгляд няньки, Титус разом открыл глаза. Глаза его – фиолетовые, как сразу подметил доктор Прунскваллер – смотрели на мир с удивительной мудростью. У этого маленького человека все еще было впереди – слезы, радости, горести, любовь, ненависть…

– Ах ты, мой сахарный, – заворковала госпожа Слэгг. – Ну что ты? Что ты?