Эльдар Сафин - Рыжие псы войны

Дайрут важно кивнул.

Гонцов от темника пригласили внутрь и посадили за угощение, но Арыс знаками показал, что есть нельзя.

Пока они были гонцами, а не гостями, они говорили не от своего имени и оставались неприкосновенными. Но попробовав еды, стали бы гостями — и тогда за дурные слова или поступки на них могли бы затаить обиду.

Турас появился в шатре не скоро — солнце уже миновало половину пути от зенита к закату. Одетый в кольчугу, со шлемом, оружием и окруженный своими воинами, он явно показывал, что готов к любому повороту событий.

— Вадый прислал гонцов к тебе? — заорал Турас, едва перед ним раздвинули полог. — Я командую в своей тысяче!

— Вадый прислал гонцов к вам обоим, — встал Дайрут, и все взгляды обратились на него. — И это — вам.

Развернув сверток, Дайрут извлек из него бунчук, короткое копье с окровавленными конскими хвостами. Наверняка Абыслай и Турас в это мгновение пожалели, что не встретили гонцов без лишних глаз.

— Темник сказал, что ответ его не интересует, — продолжил Дайрут, которому Арыс рассказал, что говорить после вручения послания.

Гонцы вышли из шатра, а бунчук остался внутри.

— Ты все правильно сделал, — уважительно сказал Арыс. — Ты совсем не боялся, я смотрел на твои руки и лицо.

Рыжие Псы выехали из лагеря беспрепятственно, но обратно в ставку темника не поехали — остановились неподалеку, в небольшом пересохшем овраге. На самом деле ответ интересовал Вадыя, но сообщить его должны были не тысячники, а один из множества шпионов темника, с которым Арыс незаметно перемолвился парой слов, пока Дайрут вручал послание.

Вечером развели небольшой костер из сухих, почти не дающих дыма сучьев, сварили похлебку, потом сидели, неспешно беседуя.

— Ты предпочитаешь слушать, а не говорить, и это правильно, да, — заявил Арыс. — Ты молодец. Я давно отметил тебя, сразу было понятно, что ты из рода хищников. Я не враг тебе, скажи, чего ты хочешь добиться?

И Дайрут серьезно ответил:

— Я хочу стать командиром Рыжих Псов.

Он солгал, на самом деле он хотел уничтожить Орду, и Рыжих Псов в том числе.

Утром в овраг спустился ушастый парень — чуть старше Арыса, в кожаной куртке, обшитой пластинками из металла.

— Абыслай убил Тураса, — сказал он. — Вначале они долго спорили, потом решили решить дело поединком. А потом Абыслай всадил в спину Турасу нож и приготовил своих воинов к битве.

— Вадый завернет его в кошму? — поинтересовался Дайрут.

— Нет, — усмехнулся Арыс. — Даже наградит.

Во время обратного пути, ближе к ставке Вадыя, на гонцов напали крестьяне из ближней деревни. Их оказалось десятка полтора, большая часть с вилами, но у одного при себе имелся ржавый, зазубренный меч, и еще трое держали в руках луки.

— Вас найдут и перевешают на окрестных осинах, — на языке Империи сказал им Дайрут. — Вы хотите оставить своих детей сиротами?

Из рядов крестьян вышел обладатель меча, отличавшийся от остальных еще и добротной одеждой:

— Дык, все одно помирать — жратву-то вы всю собрали, скотину угнали, пашни потоптали. Ну а мы вас пограбим малёхо, может, даже не до смерти, глядишь, и детишкам нашим что поесть будет.

Остальные загомонили, подтверждая слова предводителя.

Дайрут поразился наивности этих людей. Да, у них отняли все — но оставили жизнь, и хоть как-то пережить страшные времена можно. Но они — не воины, а неуклюжие землепашцы — собрались заняться чужим ремеслом.

Решив, видимо, что переговоры затягиваются, стрелки, стоявшие в двадцати локтях позади, опустили луки.

Арыс аккуратно выбрал слабину повода, поймал взгляд Дайрута, а затем резко, с места в галоп направил коня вперед — на толпу. В несколько мгновений он прорвался сквозь ошарашенных крестьян с вилами и добрался до лучников.

Впрочем, эти даже и не попытались стрелять — двое бросили оружие и кинулись прочь, а третий встал столбом, и его стрела, лежащая на тетиве, с широким наконечником, рассчитанным на крупную дичь, смотрела в землю.

Зарубив лучника резким ударом, Арыс оглянулся и увидел, как Дайрута, рубившего окружающих его крестьян, зацепили, чтобы стащить с коня, и тут же помчался к нему на помощь.

Дайрута быстро стянули вилами вниз, однако если крестьяне полагали, что этим что-то выиграли, то они ошибались.

В одной руке у Дайрута была обычная кривая сабля, с которой он ездил в последнее время, а в другой — зазубренный ржавый меч подставившегося под первый же его удар предводителя.

На земле парень чувствовал себя гораздо лучше, чем в седле, кроме того, крестьяне двигались словно сонные, тыкали оружием едва ли не друг в друга, позволяли противнику приблизиться так, что длинные пилы становились неудобными. Дайрут танцевал, ощущая упоение от того, что можно не думать, не вспоминать, не видеть кровавую залу императорского дворца.

В эти мгновения он впервые за последние месяцы ощутил себя по-настоящему живым.

Крестьяне не были ему соперниками, но их было много, и они не отступали. Дайрут легко ускользал от выпадов, всаживал саблю в живот, прикрывался мертвецом, вытаскивая оружие, отбивал следующие пилы — чтобы затем подойти вплотную к очередному крестьянину.

Вся схватка заняла едва ли две сотни ударов его сердца.

На земле лежали шесть трупов, остальные крестьяне сбежали, причем увели с собой обоих коней.

А еще на земле лежал Арыс, прижимая руку к низу живота.

— А ты хорош, — прохрипел он. — И язык их знаешь. Если бы я не видел тебя в первые дни, точно решил бы, что ты шпионишь для Разужи.

— Серьезная рана? — спросил Дайрут.

— Да уж серьезней, чем у тебя.

Действительно, у приемного сына Кира Верде тоже была рана — скорее, царапина — на предплечье. Но она не шла ни в какое сравнение с тремя дырами в низу живота Арыса.

— Я не жилец, — сказал молодой кочевник. — В моих кишках уже сейчас рождаются демоны, которые смутят мысли, а затем унесут жизнь. Хороший шаман выгнал бы этих демонов, но до ставки Вадыя тебе меня не донести. Иди один, расскажи темнику про Абыслая.

Однако Дайрут не бросил приятеля, перевязав ему рану, он взял Арыса на закорки и понес.

Десятник Рыжих Псов был единственным человеком в тумене Вадыя — не считая Кира, — который относился к Дайруту по-человечески, не искал какой-то мгновенной выгоды для себя.

А еще они были чем-то похожи.

Через три сотни локтей Дайрут снял с себя кожаную куртку с нашитыми металлическими бляхами.

Идти было с каждым шагом тяжелее, но бросить ношу казалось вообще невозможным. Потом ему рассказывали, как он шел по лагерю вперед с невидящими глазами и из-под его ресниц катились слезы.