Наталья Бульба - Охотники за диковинками

Ничего из того, к чему я так страстно стремился той частью своей души, что была заперта в человеке, замурована паутиной проклятия, брошенного в спину даже не отцу, и не отцу отца, а…. все это было мне недоступно. С какой бы искренностью и жаждой я об этом не мечтал.

И как бы я не желал найти виновного в том, что никакое счастье в этой жизни для меня не станет полным, ушедшие века оставили от него лишь имя. Лишь звук, для которого слова гнева и отчаяния его потомков уже ничего не значили.

— Не знаю.

Я подошел к камину и протянул к нему руки, изгоняя внутренний озноб — пламя потянулось к моим ладоням, одаривая теплом и успокаивая.

В этом мире у меня были лишь два друга: пышущее жаром в яркий летний день солнце и… огонь. Своим непредсказуемым танцем усмиряющий моего зверя и возвращающий к жизни мое заледеневшее сердце. И я не хотел подобной доли для того, кто должен будет продолжить в веках мое существование. Я не хотел рисковать так, как позволил себе это обрекший меня на непрекращающуюся муку отец. Я не хотел….

Пусть лучше он прервется на мне… Пусть больше ни один мужчина не назовется лордом д'Марк и не склонится перед королем, принимая из его рук родовой меч. Реликвию, переданную моему далекому предку драконами за честь и воинскую доблесть. За честь…

Для одного из нас это слово ничего не значило, раз уж он посмел сделать то, что обернулось жгучей ненавистью и сказанными в исступлении словами, сумевшими победить время и раскаяние.

— Я не знаю. — Вновь повторил я, уже и сам не веря в то, что мой план так хорош, как казался.

Когда я узнал…

Мне уже исполнилось четырнадцать, когда мой воспитатель сообщил о том, что пришла пора мне познакомиться со своим родителем. Он сказал об этом поздним вечером, посоветовав не засиживаться за книгой за полночь, и спугнул своими словами возможный отдых.

Я и так редко когда спал крепко: мне казалось, что мои сновидения, как легкая рябь на поверхности воды. Замри на мгновение это бесконечное движение и… невиданные картины отразятся в моем сознании, даруя неожиданные открытия, от которых будет зависеть так многое. Звуки, шорохи, выстраивали понимание того, что происходило вокруг меня. Будь то разговор за толстой деревянной дверью моей комнаты или медленно кружащий лепесток, опавший с увядшего цветка в вазе.

В эту же ночь все было звонче и острее. Словно все готовило меня к тому, насколько изменится моя жизнь следующим утром.

Но и бесконечной она мне не показалась.

Воспоминания о прошедших годах, события которых я помнил с удивительной четкостью, вереницей скользили перед моим внутренним взором, время от времени останавливаясь на тех, что были для меня особенно значимы.

Вот матушка (так я называл жену моего наставника), впервые показала мне портрет давшей мне жизнь женщины. Крошечная миниатюра невесомо легла на мою ладонь не вызвав никакого чувства, кроме страха уронить. Но лишь до того мига, пока я не увидел ее глаза.

Чтобы вспомнить их мне нет нужды открывать шкатулку, которая хранит то немногое, что для меня поистине ценно. Ее взгляд: мягкий, добрый и… самую чуточку усталый, мне не забыть до последнего удара моего сердца.

Вот Валентир, выведя меня на утоптанную множеством ног тренировочную площадку, подал мне мой первый, деревянный меч. И мне никогда не забыть того ощущения чего-то удивительного, невозможного, недосягаемого, пронзившего меня в тот момент. И то поразительно острое чувство единения рядом с теми, для кого клинок уже давно стал их частью.

Тогда мне было… да, тогда мне не исполнилось еще и семи. И в тот день ярко светило солнце, согревая высокие каменные стены приграничной крепости, где оставил меня отец, сбежавший как можно дальше от собственного замка. На следующий день после того, как этот мир покинула моя мать, не сумев оправиться от тяжелых родов. Дав мне жизнь… без единственного шанса на счастье.

А вот мне уже девять. И в моей ладони уже настоящий меч. И прохлада металла с каждым мгновением уходит все глубже, забирая тепло моей ладони и…. признавая себя моим по праву. И пусть я еще не воин, но… я уже знаю, на кого хочу быть похожим. Тогда я думал, что навсегда.

А два года спустя пришла беда. Добравшийся до нас гонец из соседней, в четырех днях пути, крепости, прежде чем умереть успел произнести лишь одно слово: 'Нечисть'.

И я никак не мог понять, почему мои кумиры хмурят взгляд, пряча его под насупленными бровями? Почему в таком напряженном молчании седлаются кони? Почему плачет единственная в крепости женщина, своей любовью и заботой избавившая меня от сожаления о тех, кого называли моими родителями?

Мне довелось понять это очень скоро — всего лишь несколько дней спустя.

В ту деревню мы опоздали: из живых в ней остался лишь древний старик, весь залитый кровью: то ли своей, то ли… чужой.

Я стоял рядом со своим воспитателем и смотрел на все вокруг, словно видя бредовый сон. В котором… обласкивало жарким маревом летнего полдня. В котором… выряженной в зеленое стражей ровной стеной стоял лес. В котором… неподалеку виднелся берег широкой реки. В котором….

В котором был сладкий запах человеческой крови, жужжанье насекомых над не погребенными телами, и надрывный крик кружащих над нами падальщиков.

И лежащий на земле воин, продолжавший цепляться ослабевшими пальцами за обух топора.

— Ты должен подарить ему легкую смерть. — Валентир протянул мне кинжал и отступил в сторону, когда я машинально его принял.

И для меня не было выбора: могу или не могу я это сделать. Я должен был это сделать. Должен был… не по приказу — ради….

Ради того, кто даже в своей старческой немощности продолжал сражаться и побеждать.

Или… ради себя.

Его лицо возникало перед моими глазами каждый раз, когда слабость или искушение пытались заставить меня сдаться, оставить попытку что-либо изменить. Требуя меня принять, смириться, не бороться…

У меня были хорошие наставники — один-единственный удар прямо в сердце и жизнь ушла из его тела, оставив мне лишь пустоту. И понимание: вынутый из ножен клинок — убивает. Навсегда.

И это как раз то, чего изменить уже нельзя. Ни вырываемой из груди вместе с криком болью. Ни мольбой. Ни жертвой. В отличие от всего остального, у чего мог быть хотя бы крошечный, но… шанс.

Все это осталось в моей памяти навсегда. И каждый этот миг был мигом моей жизни. Моей… счастливой… жизни, оказавшейся столь короткой.

А потом появился отец. С еще одним уроком, который я был вынужден помнить каждый свой день. И каждую ночь тоже.

Чувствуя себя преданным и… зная, что наступит время, и я предам того, кого назову своим сыном. Кому подарю жизнь и шанс исправить то, что было содеяно. И мечту, в которую больше сам не верю.