Сергей Лифанов - Приют изгоев

Какую-то действительно детскую радостность пейзажу внизу, конечно же, добавляло яркое солнце; и, несомненно, легкая эйфория, охватившая Батена. Небо было необычайно чистое, лишь чуть кое-где подернутое легчайшим муаром, уплотняющимся к горизонту.

И что странно, никакого ощущения высоты не было — медленно поворачивающийся рисунок ребенка-творца мог находиться и в нескольких ярдах, и в нескольких милях внизу. Просто он знал, что мили — ближе к правде, что ширина полосы ткани — от пяти до пятнадцати миль, что тонкие линии — это каналы, зеленые пятна — растительность, а голубые кляксы — лагуны, естественные озерца, разливы каналов, пруды.

…Людей с такого расстояния различить было, естественно, невозможно, но облепившие подножие Стены поселки, россыпями цветного бисера сверкающих на солнце крыш накиданные вдоль побережья, среди зелени, в узлах каналов, говорили о его присутствии. Так же, как намекали на присутствие и паруса на синеве Океана и белые бурунчики, отмечавшие направление движения кораблей.

Батен увлекся своими наблюдениями так, что едва не забыл, что он не один под крылом. Конечно, он не мог не видеть висящего под ним в своем подвижном гамаке Ланиса, управлявшего полетом, балансируя собственным телом, но замечать его просто-напросто перестал, а порой и вообще воспринимал как досадную помеху, заслонявшую отдельные детали пейзажа. Поэтому, когда сквозь вой ветра снизу до Батена донесся громкий крик: «Ну, парень, держись, семь-восемь! Захожу на посадку!», Батен только поморщился, и смысл слой дошел до него не сразу, а уже тогда, когда через мгновение Ланис гикнул, встряхнулся так, что крыло, казалось, подпрыгнуло на упругом воздухе, и тот сразу же перестал быть упругим…

Это было похоже на самое начало полета. Так же задрались выше головы ноги, снова желудок рванулся на волю, опять ринулась косо вверх испещренная полосами Стена. Но на сей раз казавшаяся только что такой доброй и светлой желто-зеленая полоса Отмелей коварно рванулась навстречу, готовясь ударить Батена прямо в лицо…

Он уже видел точно, куда с хрустом и треском врежется крыло — вот на эту утоптанную и, конечно же, очень твердую площадку, почти прямо под самой Стеной, где почему-то совершенно спокойно стоят уже отчетливо видимые человеческие фигуры и, задрав головы, хладнокровно смотрят вверх, на падающее прямо на них крыло. «Почему они не разбегаются? — тупо думал Батен. — Это, наверное, могильщики, — догадался он. — Ждут. И закопают вон там, прямо под Стеной, возле этих странных конструкций…»

Второй раз за несколько минут — и неведомо какой за последние три недели — Батен простился с жизнью и снова остался жив. Так что, пожалуй, хоть к чему-то здесь он уже точно начал привыкать.

Потому что, естественно, ничего подобного смерти с ним не случилось…

Он все же зажмурил глаза в, казалось, последнюю в своей жизни секунду. Но воздух вдруг опять обрел упругость, мощно толкнулся во вздрогнувшие, как норовистая лошадь под шенкелями, крылья, так же как взнузданная лошадь они взвились на Дыбы, что-то восторженно возопил Ланис, и вместо того, чтобы врезаться в утрамбованный песок, Батен, Ланис и крылья замерли и мягко прилегли на бочок…

Тогда Батен и открыл глаза, и увидел отстегивающего тюки Ланиса и неспешно подходящих людей, их несостоявшихся могильщиков… И понял, что он прибыл на Отмели…

Батен рассматривал щиты, из которых был сделан настил у канатки и, кажется, корпус самого причала. Такого он в жизни не встречал. Похоже было, что этот материал, прочнее дерева и уж во всяком случае его красивее.

— Это ты Батен с Плато? — услышал он детский голос.

Батен поднял глаза от заинтересовавших его плит и увидел девочку-подростка в зеленой курточке и коротких штанишках из обычного здесь морского шелка.

— Меня за тобой прислали, — сказала девочка. — Я тоже еду на ушки.

— Зачем? — глупо спросил Батен.

— Работать, зачем же еще? — повела плечами девочка. — Пойдем, нас долго ждать не будут.

Батен встал, подхватил мешок со своим скарбом и, вслед за своей сопровождающей, сбежал к воде. Лодчонка, ожидавшая их у причала, была длинной, узкой и хлипкой с виду. Около нее стояли двое молодых парней, похожих друг на друга, как могут быть похожи только братья.

— Плавать-то умеешь? — с сомнением спросил один.

Батен заверил, что умеет. Парень вежливо поверил. Звали его Кратерис, а второго — Форнакс, и были они действительно братьями. Девочка по имени Эйли родственницей им не была. На ушки ее отправила мать, и Батен не стал расспрашивать, что тому было причиной: вспомнил рассказ Груса о том, что мальчишкой его отправили на ушки за прожженные штаны.

— Сюда садись, — указал Кратерис Батену. — А ты сюда, Эйли.

Батен забрался в утлую лодочку и взял в руки весло. Кратерис посмотрел на него недоверчиво, но возражать не стал.

Хлипкая лодочка оказалась довольно быстрым средством для передвижения. Батен не успел приноровиться к веслу, а они уже далеко ушли по широкому каналу, ведущему прямиком в открытое море.

Море здесь было, против ожидания Батена, зеленым и совсем неглубоким. Их плоскодонной лодке вовсе не нужен был глубокий фарватер, и Кратерис повел курс напрямик, минуя горбы наносных мелей и бурые от накатывающихся волн камни. Лодочку тащил в сторону моря отлив, а Кратерис поправлял ее движение вдоль стены Обрыва, который здесь назывался просто Стеной. Кратерис ловко пользовался приливно-отливными течениями, что выдавало в нем опытного моряка. Позже Батен узнал, что братья оказались на ушках, чтобы расплатиться хоть с частью долгов, пока купленная ими шхуна достраивались, а точнее, ремонтировалась на верфи.

Батен первое время не столько греб, сколько балансировал, пытаясь удержать равновесие на утлой скорлупке. Кратерис посматривал на него порой через плечо, но от замечаний воздерживался; похоже, уроженцев Плато он считал и вовсе ни на что не годными, и Батен его приятно разочаровывал.

— Ничего, — один раз сказал он. — Немного поучишься — человеком станешь.

Батен не ответил.

Час спустя, когда у Батена уже начали отваливаться руки, они остановились возле небольшого скального островка, на котором прилепился одинокий домишко.

— На причале сказали, есть договоренность, что здесь покормят, — проинформировал их Кратерис. Он ловко встал и выпрыгнул из лодки на мелководье, где было чуть глубже, чем по колено, посмотрел на Эйли и Батена: — Устали?

— Немножко, — сказала живо Эйли. — Я еще никогда так далеко не уезжала от дома.

Батен молча снимал с рук тонкие шелковые перчатки, которыми предусмотрительно снабдила его еще мама Корви. Только благодаря им он не натер руки о весло — ладони у него, конечно, не были нежными, как у барышни, но грести так долго он не привык. У Эйли тоже были такие перчатки, хотя Батен сразу обратил внимание, что для нее гребля была более привычным занятием.