Тэд Уильямс - Война Цветов

Тео захлопнул тетрадь. Он, словно под влиянием Эйемоновой идеи об искажении времени, читал все медленнее по мере нарастания фантастичности. За неделю, проведенную в хижине, он так и не притронулся к другим книгам, с головой погрузившись в загадки и хитроумные построения Эйемона Дауда. Он и гитаре уделял не слишком много времени, вопреки данному себе обещанию. Как ни странно, он все время был чем-то занят: несмотря на заверения агента по недвижимости, что все будет готово к его приезду, ему понадобились три дня и несколько звонков в обслуживающую компанию, чтобы электричество и водопровод в хижине заработали как полагается — так что досуг, заполняемый исключительно чтением и раздумьями, оставался пока понятием чисто теоретическим.

Спал он тоже не слишком хорошо. Страшные сны, особенно тот, где он чувствовал себя не собой, а кем-то другим — или скорее делил себя с кем-то помимо воли, — продолжали преследовать его, как дурной запах. Это случалось не каждую ночь, слава Богу, но достаточно часто, чтобы он начал подумывать о каком-нибудь транквилизаторе.

Книга Эйемона в такой ситуации была как раз кстати, поскольку помогала занять чем-то мысли.

Автор определенно намекал, что его герой отправился не просто в некий дальний уголок реального мира, но преодолел своего рода магический барьер — процесс, описанный подробно, хотя и туманно, порой с упоминанием непонятных Тео терминов и с множеством ссылок на труды других писателей, очень возможно, что и вымышленных. Мир, созданный самим Даудом, в некоторых отношениях напоминал стандартную Страну Эльфов, но не походил ни на цветочно-мотыльковый луг детских сказок, ни на чарующий и опасный край кельтской и скандинавской мифологии. Скорее уж, насколько мог судить Тео, дочитав до этого места, это было искривленное зеркальное отражение реального мира в несколько старомодном его варианте. В тексте упоминались конторские здания и железнодорожные пути. Что же это за волшебная страна с железными дорогами, скажите на милость?

Зато по крайней мере оригинально — надо отдать справедливость дядюшке Эйемону. Может, даже издателя удастся найти.

Устройство Города, в общем и целом, удивления не внушает. Знатные семьи предпочитают, чтобы их сторонники жили по соседству, поэтому отдельные кварталы могут быть целиком заселены кланами Астры или Ноготков (упоминаю лишь пару не столь уж могущественных цветочных домов). Эти кварталы фактически являются небольшими самодостаточными городками внутри большого Города и группируются вокруг башен ведущих домов. Предполагаю, что это несколько напоминает Флоренцию четырнадцатого века, где почти каждый житель был вассалом одной из родовитых семей — Пацци, Альбицци или Медичи.

Новый Эревон по самой своей природе опасен для смертного, но мне, как ни странно, удалось найти в нем свою нишу. Горожане удивительно терпимы — возможно, вследствие собственного разнообразия форм и размеров. (Хотя правящие семьи почти целиком отдают предпочтение человеческой внешности — если допустить, что я верно определяю направление этого процесса.) Смертные бывали здесь постоянно — как сами по себе, так и в качестве домашних любимцев, но в последние годы путешествия между нашей и их стороной почти совсем прекратились, поэтому на меня смотрели, как на диковинку, и даже в знатные дома приглашали.

В промежутках между гощениями в цветочных домах я изыскал для себя другой, весьма необычный, способ существования. Из-за сокращения числа смертных путешественников и эльфов, бывающих на той стороне, многие вещи, когда-то обыкновенные, сделались в Городе дефицитом — например, слезы (эльфы тоже иногда плачут, но человеческие слезы применяются у них для определенных процедур — у нас их сочли бы волшебством, здесь же они волшебны лишь постольку, поскольку производятся в волшебном месте). Узнав об этом промысле, я впервые за всю свою взрослую жизнь пожалел, что я не женщина и в частности не девственница— слезы и прочая секреция, а также волосы, ногти и кусочки кожи смертных девственниц здесь ценятся очень высоко, как по бартеру, так и в эльфийском золоте. Но я и без того устроился неплохо: выстригая волоски из бороды и выжимая из глаз слезы с помощью лука, который покупал на еженедельном рынке в Папоротниках, я обеспечивал себе скромную, но приятную жизнь на тщательно выбранной нейтральной территории близ Новокурганного дома. Это резиденция эльфийского парламента и освященное веками место, на которое даже самые мятежные семьи не посягают. Позже я нашел себе более просторное жилье в Дневном районе, но часто скучал по суете городского центра.

Я упоминал уже, что знатные эльфы очень похожи на людей (хотя надо быть слепым и глухим, чтобы спутать их с настоящими людьми). Из-за этого у читателя может создаться впечатление, что прогулка по извилистым улицам Нового Эревона мало чем отличается от экскурсии по одному из больших городов нашего мира. Спешу уверить вас, что это не так.

Прежде всего, цветочные семьи со своей гуманоидной внешностью составляют лишь малую часть населения. Правда, их слуги, за исключением самых богатых и эксцентричных домов, тоже во многом на нас похожи. Однако крылья, которые у знати полностью атрофированы или уж очень хорошо спрятаны, частенько встречаются у домашней прислуги — прозрачные, как у стрекоз, и окрашенные в легкие тона. (Это действующие отростки, хотя крупные эльфы летают редко.) Так вот, эти слуги походят на людей больше представителей всех прочих эльфийских классов — по этой причине их и допускают на службу. Население Города отличается поразительным многообразием, и человек, гуляя по Папоротникам в сумерки, чувствует себя так, будто попал в картину Иеронима Босха: повсюду летунцы, боггарты, пэки, изящные туманницы; темпераментные гоблины кричат, толкаются, расхваливают свои товары, завязывают романы — и это лишь немногие из сотен и тысяч типов. Каждый раз, думая, что ничего более причудливого уже не увижу, я убеждался в своей ошибке.

Небольшой анекдот проиллюстрирует это как нельзя лучше.

Я возвращался с пирушки в доме Левкоя, угостившись лунником, — меня пригласила туда одна из молодых представительниц семейства, которую подбили на это ее друзья. Лунник представляет собой дистиллят росы, собранной в определенную фазу луны, — это очень крепкий напиток, делающий веселым и страстным даже самое степенное существо. Здесь следует заметить, что солнце и луна этого мира, насколько я могу быть уверен, — те же самые светила, что озаряют наш смертный мир, хотя за Последними Вратами они, как и все остальное, намного сильнее, подлиннее и волшебнее, особенно луна. Не могу, однако, утверждать определенно, что это те же небесные тела, из которых одно сведено у нас к гигантской газовой печи, а другое к холодному круглому шару, где люди в водолазных костюмах машут клюшками для гольфа и втыкают американские флаги. Я этого не знаю, да и знать не хочу. В городе, названном мною Новым Эревоном, и во всей Эльфландии, солнце и луна остаются тем же, чем так долго считали их люди: небесными братом и сестрой, следящими за нами сверху.