Ольга Голотвина - Привычное проклятие

Кринаш посочувствовал бедняге-певцу и, тронув Уанаи за плечо, сказал, что наверху готова комната. (Конечно, много чести для разбойницы, но все-таки женщина! А Бурьян с Горластым пусть в трапезной дрыхнут, на скамьях!)

— Сейчас! — отмахнулась ксуури и продолжила увлеченно: — Кажется, я поняла! Складывается ясная картина: потеря сна и аппетита, нервное расстройство, помрачение рассудка, зачастую гибель… Это же болезнь! Серьезная! Как еще вы до сих пор не вымерли?

Придя к такому выводу, Уанаи успокоилась, поднялась из-за стола и, учтиво поклонившись хозяину, отправилась наверх.

— Да, — глядя ей вслед, выдохнул Арби. — Болезнь…

И такая тоска была в его негромком голосе, что Дагерта, убиравшая со стола посуду, бросила на парня тревожный, сочувственный взгляд.

Вечер прошел мирно, если не считать того, что Горластый обругал погоду: мол, денек мерзкий, как рожа стражника. Разбойник брякнул это просто так, не подумав, но чуть не схлопотал по шее от «черно-синих». Вмешался Кринаш, цыкнул на тех и на этих, восстановил мир и посоветовал гостям укладываться спать — темно уже!

Тут как раз вернулись капитан «Летящего» и матросы. Хозяин пошел приглядеть, чтоб они были поаккуратнее с огнем, не спалили ему сеновал.

— Ну, вроде всех разместил! — заявил Кринаш, вернувшись в дом и сняв с плеч наброшенную от дождя рогожку. — И охота капитану на сене валяться! Скупердяй паршивый… До чего ночка ненастная выдалась! Не завидую сегодня бездомным бродягам.

По правде сказать, Кринаш никогда не завидовал бродягам — он, лишь в сорок лет узнавший, что такое собственный дом. И сейчас, устало прикрыв глаза, он впитывал тепло догорающего очага и сонный, мирный уют. Тишину нарушало лишь похрапывание постояльцев в трапезной. Верзила уже ушел в пристройку. Недотепка на кухне прикорнула под старым тулупом — любила тепло, словно котенок.

Хозяева, как всегда, ложились последними.

— Все успокоились? — негромко спросил Кринаш.

— Этот… ну, козий лекарь… просил принести ему в комнату выпить.

— Так налей ему вина, — досадливо откликнулся хозяин. До сих пор Дагерта не имела привычки цепляться к мужу с мелочами.

— Если б вина! Он хочет «водички из-под кочки». Большой кувшин.

Кринаш опешил. «Водичка из-под кочки», жуткого вкуса и дикой крепости напиток, который мужики гонят из всего, что под руку подвернется… для непривычного человека — верная смерть! Да, они с женой держали в подвале немного этой пакости. Кринаш смеялся: «Мышей морить…» А если серьезно — на случай появления на постоялом дворе забулдыги, для которого уже вино — что вода.

— Кувшин? Он что, тролля в гости ждет? Ладно, зайду к нему, поговорю.

— Да, я заказал… кувшин… ну и что? Я же за него заплачу! — Мальчишка попытался бесстрашно выдержать взгляд Кринаша, но ему это не удалось. Круглое лицо покраснело, уши налились малиновым цветом. Юнец отвел глаза и нарочито грубо уточнил: — Я, может, хочу надраться вусмерть! В лежку!

Кринаш оценивающе оглядел гостя:

— Кружки за глаза хватит.

А про себя подумал: «Хватит и запаха…»

— Да? — растерялся парнишка. — Я не знал… Конечно, он не знал! Достаточно взглянуть на него: домашний, смирный, по-детски наивный. Котенок, еще не обученный ловить мышей.

Кринаш уселся на скамью рядом с парнишкой:

— Что стряслось? Может, чем помочь могу?

— Мне уже никто не поможет, — угрюмо отозвался тот. И вдруг подался к Кринашу, заговорил быстро, отчаянно: — Видел, что тут творилось сегодня? Весело было, да?

— Ты это про козу?

— Нет, про другую скотину! Про другую тонкую натуру! Тебе-то что, она завтра уплывет, у тебя снова тихо будет. А если каждый день… всю жизнь…

— Так ты и есть жених барышни? — догадался Кринаш.

— Именно. Авигир из Рода Зиннифер. Вот такой я счастливчик, везунчик и удачник.

Юноша потянулся к кувшину. Хозяин отодвинул кувшин подальше и приказал:

— Рассказывай!

А что рассказывать? Кринаш угадал каждое слово еще до того, как парнишка, уставясь в пол, начал изливать душу.

Все угадал! И про богатую семью, которую прочно объединяет воля отца — так обруч не дает рассыпаться бочке. И как давит, гнетет эта воля: не смей делать по-своему, не смей возражать, не смей искорки в глазах зажечь! Голос отца спокоен и негромок. Зачем кричать, если вокруг почтительная тишина?

Авигир мечтал стать наемником, но заикнуться об этом посмел лишь раз. Одного раза ему вполне хватило…. Нет, владеть оружием юноша научился, на это отец денег не жалел: такое умение и купцу пригодится. Но как можно оставить родной дом, дело, которым занимались дед и прадед, верную прибыль, что звонким ручейком стекает в потемневший от времени сундук с окованными железом углами!

А тут еще сказочная возможность завладеть наследством Оммурата-стеклодува!

Весь дом тихо радовался (радоваться громко семья давно разучилась). Согласия Авигира никто не спросил. Впрочем, он и не стал бы возражать. Незнакомая девушка, которую везут для него от верховий Тагизарны, — в этом было что-то притягательное для наивного юнца. Это вам не конопатая внучка оружейника, которую отец подумывал заполучить в невестки! Она, должно быть, изящна, нежна и прелестна, эта неведомая Рурита Танцующий Мотылек — ах, какое восхитительное имя! Как она, должно быть, трепещет, с тревогой рисуя себе образ жениха, которого увидит только на свадьбе! Когда невеста задержалась с приездом, взволнованный отец послал Авигира в сопровождении слуги вниз по реке — узнать, не случилось ли чего. Сыну велено было не забираться дальше постоялого двора Кринаша: туда все слухи сходятся. Если в Шаугосе свирепствует мор или стряслась другая какая беда, Кринаш об этом должен знать.

Когда до постоялого двора было рукой подать, романтическая душа подсказала юноше проделку. Он обменялся со слугой одеждой, отправил своего спутника в деревенский трактир, а сам, скрыв имя, заявился на постоялый двор. Что, если судьба позволит увидеть Руриту до свадьбы? Что, если они понравятся друг другу? Что, если будут всю жизнь вспоминать эту встречу?

Да уж, что сбылось, то сбылось! Авигир не забудет этот день до смерти!

— Она мимо меня прошла, глянула — словно помои выплеснула. И громко так: «Отец, за вещами надо смотреть в оба: здесь ночует всякий сброд!» Плечиком дернула и дальше пошла.

— Да, тонкая натура… А увильнуть от свадьбы нельзя?

Ответное молчание было выразительнее слов.

— Ты в семье единственный сын?

— Нет. Но двое старших женаты.

— Ясно-понятно…

Кринаш призадумался, потирая шрам на лбу. Сколько раз он зарекался вмешиваться в чужие дела! Но Разве удержишься, если перед тобой сидит неплохойпарнишка и уныло глядит в свою будущую жизнь — скомканную, неудавшуюся, загубленную. Жизнь, в которой он неразрывно связан со злобной, истеричной бабой.