Мэгги Стивотер - Баллада: Осенние пляски фей

Мы долго стояли в тени, обнявшись, а потом Ди расплакалась. Сначала я чувствовал только, что ее трясет, а потом отступил и увидел ее мокрое от слез лицо.

Ди подняла на меня безнадежно грустные глаза и закусила губу:

— Я вдруг вспомнила Люка. Вспомнила, как он меня целовал.

Я не двигался. Наверное, она считает, что я… лучше, чем на самом деле. Более… бескорыстный. Более… не знаю. Я выпустил ее руки и сделал еще шаг назад.

— Джеймс.

У меня внутри все умерло. Ее голос меня не трогал. Я сделал еще шаг, оказался у двери и начал возиться с ручкой. Меня окутал запах клевера, тимьяна и цветов. Шестое чувство что-то нашептывало мне, но я просто хотел уйти.

— Джеймс, прошу тебя, Джеймс. Прости. Я не это имела в виду.

Прерывистым голосом она повторяла мое имя. Я наконец-то справился с проклятой дверью. Ди зарыдала, как никогда раньше.

— О боже, Джеймс, прости. Джеймс!

Я спустился по лестнице, миновал служащего, выскочил на улицу и прошел на стоянку к автобусу.

Нуала сидела на бордюре. Она ничего не сказала, когда я сел рядом с ней. И хорошо, потому что внутри меня не осталось слов. И музыки тоже. Я перестал существовать.

Я сложил руки на ногах и опустил на них голову.

В конце концов Нуала спросила:

— Они здесь из-за тебя или из-за нее?

Нуала

Сладость летней ночи —минутаза минутойза минутойнеблагозвучье чар,и сахар на губах,и танцы до упадуя вспоминал тебя —минутаза минутойза минутой,когда нашел чужие губы,онемел,и так погиб.

Той ночью, когда солнце село, я снова услышала, как Они поют и танцуют на том же холме за школой. Я не стала к ним приближаться, просто стояла под навесом за общежитием Джеймса и слушала, обхватив себя руками. Там собрались дайне сиды, переполненные музыкой и идущие на зов. Обычно Они появляются только в солнцестояние, но вот, пожалуйста, — плач их волынок и скрипок не спутаешь ни с чем. Не об этом ли говорила Элеонор, когда обещала, что мы станем сильнее? О том, что вернутся даже слабые дайне сиды ?

От прикосновения к плечу я вздрогнула и почти успела растаять, пока не сообразила, в чем дело.

— Т-с-с-с… — рассмеялся незнакомый голос, — тихо, красотуля.

Смех вывел меня из себя, а словечко «красотуля» довершило дело. Я резко обернулась, скрестив руки на груди. Передо мной, протягивая руку и улыбаясь, стоял сид с зеленоватой, как у всех дайне сидов в человеческом мире, кожей.

— Чего тебе? — сердито спросила я.

Его улыбка не померкла, рука не опустилась. Он пах своим народом: клевером, закатными сумерками и музыкой. Совсем не так, как Джеймс, который слегка пахнет пенкой для бритья и кожей волынки.

— Почему ты здесь одна? У нас играет музыка, и мы будем танцевать до утра.

Я оглянулась и посмотрела на далекий свет. Я знала, какими словами можно описать танцы фей, потому что Стивен, один из моих учеников, когда-то записал их под мою диктовку: какофония, сладость, смех, изнеможение, сбитое дыхание, вожделение, беспомощность. Я встретилась глазами с прекрасным зеленокожим сидом.

— Ты разве не знаешь, кто я?

— Ты — лианнан сида, — ответил он, и я удивилась тому, что он пригласил меня, даже зная об этом. Он обшарил меня глазами. — Ты прекрасна. Потанцуй. Мы становимся все сильнее, и танцевать приятно, как никогда. Пойдем танцевать со мной. Для того мы и здесь.

Я посмотрела на его протянутую руку, невольно вспоминая такое же движение Джеймса.

— Это ты здесь, чтобы танцевать, — ответила я, — у меня совершенно другие планы.

— Не глупи, девочка, — сказал сид, потянув меня за руку. — Мы все здесь ради удовольствия.

Я попыталась отнять руку, он ее не пускал.

— Ты не слышал? Я умираю. Что за радость танцевать с умирающей феей?

Он поднес мою руку к губам и поцеловал ее, затем перевернул ладонью вверх и то ли поцеловал, то ли прикусил нежную кожу запястья:

— Ты еще жива.

Он держал мою руку крепко — гораздо крепче, чем мог бы держать дайне сид так близко к людям, железу и современным вещам.

— Отпусти, а то здесь станет одной умирающей феей больше.

— Ты что, танцуешь только с людьми?

Он говорил мягко, как будто не он держал меня за руку, как будто я не произнесла слово «фея». Он притянул меня ближе и прошептал на ухо:

— Говорят, когда лианнан сида целует мужчину, он видит рай.

Если бы я знала его имя, я убила бы его. Я плохо дерусь, но хорошо убиваю. Впрочем, ни одна фея не скажет мне своего имени, тем более один из дайне сидов, которые сохранили в себе столько нашей магии.

— Правда?

— Правда. А еще говорят… — он вплотную прижал губы к моему уху, обещая, как все феи, вечную жизнь и бездумную радость, — что разделить ложе с лианнан сидой — неземное удовольствие.

Он потянулся и схватил мою вторую руку.

Значит, он намерен меня изнасиловать. Только феи так не говорят. Они говорят «соблазнить» или «овладеть». Обычно такое случается только с людьми. У настоящей феи есть права; будь я настоящей феей, дайне сид не коснулся бы меня губами, пронизывая меня музыкой, — не позволила бы Королева. Однако я ни фея, ни человек, поэтому только мне есть дело до того, что со мной происходит.

Я думала о том, как мне противно прикосновение его пальцев, липких, как сок молочая, о том, какой ярко-белой кажется восходящая над общежитием луна, как колонны здания похожи на оскаленные зубы… а он шарил руками по телу, которое Джеймс сделал прекрасным.

Его длинные пальцы почти полностью обхватили мою шею, сильно, чтобы дать понять, на что он способен.

— Я очень хочу увидеть рай.

Я плюнула в него. Слюна блестела на его щеке ярче, чем сияли в слабом свете его темные глаза, а он улыбался, как будто я преподнесла ему лучший в мире подарок. Я ненавидела его, ненавидела всех фей за их снисходительность. Я могла бы закричать, но с неожиданной ясностью поняла: где бы я ни была, в мире не найдется такого существа, которое, услышав меня, придет мне на помощь.

— Я вижу слезы? Ты и правда как человек, — заметил сид, хотя это было чистое вранье, потому что я никогда не плачу. — Не плачь, красотуля, слезы тебя портят.

Он полез мне под рубашку. Я дернулась и отчаянно забилась, во второй раз в жизни не имея возможности получить то, что хочу.