Анатолий Дроздов - Золотые апостолы

— Вот видишь!

— Это ты ничего не видишь. У Татьяны Сергеевны создалось впечатление, что комиссия не больно-то хотела что-либо найти. Может, не поверили, как и ты, может, что другое… По ее словам, члены комиссии отказались простучать стены подземелья, вообще, просто прогулялись по его коридорам. Не доверяя нынешним хозяевам монастыря, которым после посещения комиссии все стало известно, она вызвала в Горку журналистку…

— Кто сейчас занимает монастырь? — невежливо прервал меня Стас.

— Формально — местная православная община.

— Почему «формально»? — удивился он.

— Потому что настоятеля храма полгода назад руководство церкви извергло из сана.

— Ого! — присвистнул он. — За что так?

— Отец Константин несколько лет практиковал в Горке обряд экзорцизма — изгнания дьявола, хотя это очень не нравилось руководству церкви. Обычно, отчиткой занимаются священники немолодые, опытные, а этот, не успев принять рукоположение, сразу и начал. Его пытались переубедить, беседовали, но ему нравилось, что о нем идет молва, в Горку приезжают журналисты… Да и деньги, наверное, в церковную кассу шли немалые. А когда он, без благословения, создал у себя нечто вроде женского монастыря, проще говоря, секту…

— Это дела церковные, — прервал он. — Что дальше?

— Татьяна Сергеевна, будучи православной, запрещение отцу Константину служить приняла близко к сердцу, а когда тот не подчинился церковному руководству и объявил, что переходит в лоно русской зарубежной церкви, сочла его, как многие другие в Горке, отступником и еретиком. Отсюда и недоверие. Поэтому она как-то раздобыла ключи от подземелья и по ночам стала обследовать его сама.

— Ну?

Я почувствовал, как Стас там привстал.

— Она видела апостолов.

На другом конце на некоторое время потеряли дар речи.

— Ты… ты… — он все еще не мог придти в себя. — Ты тоже видел?

— Нет.

— Значит, она просто тебе это рассказала?

Он стал приходить в себя.

— Она не успела. Ее убили. В первую же ночь после моего приезда. Я видел ее только мертвой.

— Откуда знаешь, что она видела?

— Я говорил, что она пригласила журналистку. Ночью она повела ее в монастырь. Показала ей через решетку апостолов: со времени посещения монастыря комиссией кто-то нашел замурованные входы и разобрал стенки. Когда обе женщины возвращались, на них напали…

— Как в кино! — он все еще не мог придти в себя. — Насколько я понял, ты знаешь обо всем со слов этой журналистки. Она молодая, красивая?

— Очень.

— Аким…

— Журналистку два раза пытались убить. На моих глазах. В последний раз — вчера вечером. В этом деле уже два трупа. А, может, уже три…

Я не стал посвящать его в подробности. Можно было только представить, что подумал бы Стас, вздумай я рассказать о ночном нападении еретника. Когда сам не видишь… Он тоже отозвался не сразу — переваривал информацию. Понятно почему. Это вам не тихий поиск по архивам.

— Если нужно, я могу приехать, — неожиданно сказал он, и я чуть не прослезился он неожиданности. Чтобы Стас предложил такое! Но на руках у меня были две женщины и старик. От мохнатого колобка польза ожидалась только на расстоянии.

— Спасибо, но пока не надо. Скажи лучше: ты сравнивал польский текст с автографами Кароля Чишкевича?

— Ну да! — привычно заворчал он. — Здесь у нас на каждом углу валяются его автографы. Бери и сравнивай!

— Стас!

— Сравнивал, сравнивал! — почти крикнул он, и я улыбнулся — исследователь в Стасе был сильнее стяжателя. Я не ошибся, отправляя ему факс. — Почерк похож. И угол наклона букв, и манера их написания, и характерные завитушки… Но ты же сам знаешь: без детальной графологической экспертизы ничего утверждать нельзя. А ее нужно заказывать, деньги платить, потом ждать несколько месяцев…

— Ты чудо, друг!

— Сам знаю, — проворчал он и добавил, чуть помолчав: — Ты бы там не очень, гвардеец? Черт с ними, апостолами, открытием века! Мне друг живой нужен.

— Мне тоже! — крикнул я в микрофон и нажал кнопку…

2

Дом деда Трипуза встретил меня музыкой. Я услышал ее через опущенное стекло на водительской дверце, и, оставив «омегу» у ворот, вошел в калитку.

У крыльца стоял богато накрытый стол, за которым восседало все общество: Дуня с Ритой, дед Трипуз и Виталик с какой-то девушкой. Сидели они, видимо, уже немало и хорошо: лица у всех румянились. Увидев меня, общество издало восторженный вопль, а Дуня вскочила из-за стола. В этот раз она была в длинном шелковом платье и туфельках, волосы уложены в прическу, на губах — помада. Глаза у нее сияли, и я невольно подумал, что сейчас она еще больше похожа на Риту.

— А ну, именинница, поднеси гостю! — услышал я голос Риты, и свирепо глянул на нее. Она в ответ показала мне язык. Именинница! Трудно было предупредить?! Я же с пустыми руками!

Дуня поставила на поднос высокую граненую чарку с желтоватой жидкостью.

— К нам приехал, к нам приехал, — вдруг затянула Рита, и все дружно подхватили: — Аким Сергеич дорогой!

Дуня с подносом передо мной церемонно поклонилась, и стол тут же грянул:

— Пей до дна, пей до дна, пей до дна…

Я осушил чарку одним глотком. Жидкость в ней оказалась сладковатой и ароматной — о происхождении напитка у пасечника Трипузова можно было и не спрашивать. Медовуха мягко прокатилась по горлу, а потом, вдогонку, обожгла его жарким теплом, вышибив из глаз не прошеную слезу. Ах ты!..

Я поискал взглядом, обо что разбить чарку, и тут же услышал предостерегающий возглас Риты:

— Тихо, гусар! Это еще не свадьба…

Скорчив ей рожу, я забрал у Дуни поднос, поставил его на стол, вместе с чаркой. Затем троекратно, со смаком, расцеловал ее. (За столом восторженно завопили.) Медовуха мягко ударила мне в голову и наполнила сердце радостью. Ну, именинница! Раз так…

Золотая цепочка с таким же крестиком, фамильная ценность Ноздриных-Галицких, послушно перекочевала на тоненькую шейку Дуни. На синем, в тон ее глазам, платье крестик с округлыми, по православному, углами смотрелся замечательно.

— Аким! Разве можно? Это же…

— Молодец, гусар! Как для милого дружка — и сережку из ушка!

Рита выбежала из-за стола и расцеловала меня в обе щеки.

— Не злись, я тоже не знала, — шепнула она мне на ухо. — Самой пришлось туго… Давайте танцевать! — воскликнула она громко и обняла нас с Дуней за плечи — чувствовалось, что медовуха деда Трипуза ударила в голову не только мне. — Гости засиделись!

— Пусть человек поест! — возразила Дуня.