Мэгги Фьюри - Арфа Ветров

Бормоча проклятия. Хозяин Табунов постарался отогнать мрачные видения. Какая теперь разница, жива ли его бывшая нареченная или погибла? Она ведь отвергла его. Но с того дня, когда боль и ярость заставили Фалихаса обречь Искальду на жизнь в облике животного, он не раз чувствовал вину и раскаяние и признавался себе, что, будь у него возможность исправить содеянное, он бы непременно ею воспользовался. Но такой возможности не было, и Фалихас скорбел.

За тяжелыми тучами взошло солнце нового дня, и плоскогорье озарилось тусклым, слабым светом. Охрана привела наконец связанных пленников и заставила их встать на колени на промерзшую землю.

Фалихас, радуясь возможности отвлечься от тяжелых мыслей, оглядел чужестранцев. Они производили странное впечатление: маленький человек, вид которого был, однако, весьма вызывающим, рослая девушка-воин, чье роскошное тело обещало бездну наслаждений, но глаза были подобны ножу, и тяжело, может быть, даже смертельно больной старик. Но особое внимание Фалихаса привлекла костлявая женщина с безумным взглядом, от которого становилось холодно. Он отвел глаза, чтобы не видеть ее, и, собравшись с силами, заговорил.

— Вы обвиняетесь во вторжении на наши земли, — начал Хозяин, подумав, что лучше было бы вызвать сюда этого несчастного Эфировидца, чтобы тот переводил пленникам слова Вождя. Но, по правде сказать, с тех пор как Чайм произнес слова заклинания, навсегда превратившего Искальду в лошадь, Фалихас не выносил подслеповатого ясновидца. Конечно, он понимал, что несправедлив к нему — ведь Чайм только выполнял его желание, но это, увы, никак не влияло на чувства Хозяина Табунов. Да и какая разница, ведь эти чужаки все равно через несколько часов будут мертвы — и так ли уж важно, поймут они, за что наказаны, или нет?

Подняв голову, он продолжал повторять старые как мир слова., — Как ты смеешь! — услышал он вдруг шипящий голос, перебивший его декламацию. Это заговорила та, безумная. Откуда она знает язык Ксандима? Ее горящие глаза сверлили Фалихаса, а голос звучал все пронзительнее…

Когда запыхавшийся Чайм появился на плоскогорье, там царило смятение. Хозяин Табунов с перекошенным от злости лицом стоял в окружении старейшин, которые дико жестикулировали и кричали во все горло. Что тут случилось? Сколько Эфировидец ни напрягал свое слабое зрение, он нигде не видел пленников. Неужели их уже казнили? Или им как-то удалось бежать? «Милостивая Богиня, Покровительница Зверей, — бормотал Чайм, — не допусти, чтобы я опоздал». Вид у Вождя был такой, что нечего было и думать с ним говорить. Вместо этого Чайм подошел к иссохшему старцу, который стоял в сторонке и с живейшим интересом наблюдал за всей этой суетой. Дернув его за рукав, юноша спросил:

— Что случилось?

— А, молодой Эфировидец! Ты не видел суда? Ты пропустил интересное зрелище! Хозяин Стад начал произносить приговор, как вдруг его перебила эта тощая ведьма и потребовала, чтоб их немедленно пропустили через наши земли, хочешь верь, хочешь нет! — Старец сосредоточенно нахмурился, вспоминая слова сумасшедшей. — У нее, мол, на юге дело, которое нельзя откладывать из-за каприза банды дикарей.

— Что? — в ужасе вскричал Чайм.

— Это так же верно, как то, что я здесь стою; — Старец был явно доволен произведенным эффектом. — Та здоровая, красивая девка все толкала ее, чтобы она заткнулась, а тот маленький крутил головой, словно ушам своим не верил. И тут эта ведьма вдруг заявляет, что если наш Хозяин Табунов ее задержит, то она проклянет его до конца дней. Ну, тут старейшины расшумелись, как растревоженные осы, но Вождь быстренько всех утихомирил, и чужестранцев повели на Стальной Коготь, чтобы оставить на Поле Камней, на съедение Черным Призракам… Эй, куда же ты?..

Но Чайм уже бежал что было сил к своей Долине. К счастью, охрана не решится вести пленных коротким путем, через могильники. Он должен успеть…

Поле Камней на самом деле было вовсе даже не полем, а удивительно ровной площадкой в горах, сплошь усеянной валунами с плоской верхушкой, по-видимому, жилищами, хотя ксандимцы никогда не использовали их в таком качестве из-за слишком большой высоты и чересчур сурового климата. Вожди нашли им гораздо более мрачное применение: в плоские верхушки камней были вделаны цепи с кандалами, и к ним приковывали чужестранцев, захваченных в плен (обычно казалимцев-грабителей), оставляя их в жертву страшным Черным Призракам гор.

Суровое это место, отмеченное проклятием смерти, находилось на одном из горных отрогов, там, где Пик, Обдуваемый Ветрами соединялся с соседним. Стальным Когтем (место это было также известно в Ксандиме, как «Драконий Хвост»), Горная порода здесь, как и на самом Стальном Когте, была словно кем-то разрушена, так что из-за многочисленных глубоких трещин трудно было добраться до другой вершины. Но ксандимцы и не стремились попасть на Стальной Коготь, посещаемый этими жуткими. Черными Призраками, питающимися человеческим мясом. Что до самих Призраков, то они могли пройти везде, где им заблагорассудится.

Путь Чайма лежал через его Долину, так что он завернул в свою пещеру за еще одной туникой и плащом потеплее (ведь выше в горах было холоднее). Кроме того, он прихватил несколько одеял и фляжку с крепким питьем, связал все это в узел и с помощью веревки укрепил его на спине. Потом взял посох с острым железным концом для подъема по ледяным склонам и отправился выручать чужестранцев.

Путь, о котором знал только Чайм, шел мимо веревочного мостика, ведущего в Палату Ветров. Надо было пройти по скользкому уступу до мостика, а за ним начиналась глубокая расселина, незаметная с плоскогорья, и уже по ней можно было выйти на главную тропу, которая вела к отрогу. Для Чайма, с его близорукостью, это было очень тяжкое испытание. К тому же теперь горные тропы были очень скользкими, но даже они были для него предпочтительнее, чем путь через темную расселину, среди крутых каменных стен, где приходилось по пояс в снегу продираться сквозь заросли карликовых елей, цепляющихся корнями за трещины в камне, Наконец Эфировидец, уставший, замерзший, с ноющим телом, выбрался из расщелины и, как и ожидал, обнаружил, что самое трудное еще впереди.

Едва он вышел из узкого ущелья на скользкую, открытую тропу, как сразу же ощутил на себе силу бушевавшей непогоды. Слева перед ним высился крутой, заснеженный склон, без единого деревца, а справа… Чайм вздрогнул. Об этом лучше было не думать: один неверный шаг — и он рухнет с этого склона, не отвесного, но все же очень крутого, прямо на острые камни внизу. Впервые Эфировидца одолели серьезные сомнения: а стоит ли так рисковать ради каких-то чужестранцев? И все же… Выругавшись, Чайм вонзил в лед острый конец посоха и сделал первый робкий шаг по опасной тропе.