Глен Кук - Черный отряд. Тени сгущаются

Ильмо проинструктировал их. Лодырь ухмыльнулся и погладил свой кинжал. Кровожадная сволочь.

Я не в силах достоверно описать тревогу, вызванную словами Одноглазого. Мы знали Хромого только по рассказам, но эти рассказы неизменно оказывались мрачными. Мы испугались не на шутку. Покровительство Душелова не могло стать реальной защитой против другого Взятого.

Ильмо толкнул меня в бок:

— Он опять оцепенел.

И точно — Одноглазый застыл, но на сей раз вскоре рухнул и забился в судорогах с пеной у рта.

— Держите его! — приказал я. — Ильмо, дай мне свою дубинку.

На Одноглазого навалились шестеро. Хоть он и коротышка, но заставил их попыхтеть.

— Зачем тебе дубинка?

— Вставлю ему между зубами, чтобы не откусил язык.

Столь зловещих звуков, какие испускал Одноглазый, мне слышать не доводилось, а на полях сражений я наслушался их предостаточно. Раненые способны на такие звуки — поверить невозможно, что человеческое горло может их издавать.

Припадок длился лишь несколько секунд, и после очередного резкого рывка Одноглазый затих, не приходя в сознание.

— А что с ним сейчас, Костоправ?

— Не знаю. Может, выбился из сил?

— Дай ему его собственного супчика, — предложил кто-то. — Это ему не повредит.

Кто-то принес оловянную чашку, и я с трудом вылил ее содержимое в рот Одноглазого. Его глаза тут же распахнулись.

— Вы что, отравить меня собрались? Фу! Это что за гадость — кипяченая жижа из сточной канавы?

— Твой супчик.

— Так что случилось? — вмешался Ильмо.

Одноглазый сплюнул, схватил ближайший мех с вином, высосал добрую порцию, прополоскал рот и еще раз плюнул.

— Душелов случился, вот что. Уф! Теперь я сочувствую Гоблину.

Мое сердце стало пропускать каждый третий удар. В желудке неожиданно завелось гнездо шершней. Сперва Хромой, теперь Душелов.

— И что он от нас хочет? — спросил Ильмо. Он тоже нервничал — нетерпеливость не в его натуре.

— Он хотел выяснить, что тут стряслось, поскольку проведал, что Хромой весьма возбужден. Сперва он связался с Гоблином, но тот знал лишь, что мы поехали сюда, и тогда он забрался мне в башку.

— И изумился, сколько там пустого места. Теперь он знает все, что известно тебе, верно?

— Да. — Одноглазому эта идея явно пришлась не по душе.

— Ну? — произнес Ильмо, выждав несколько секунд.

— Что «ну»? — Одноглазый спрятал ухмылку, поднеся ко рту мех с вином.

— Проклятье! Что он сказал-то?

Одноглазый хихикнул.

— Сказал, что одобряет все наши действия. Только считает, мы себя повели неуклюже, как слон в посудной лавке. Поэтому нам будет оказана помощь.

— Какая именно? — Ильмо говорил таким тоном, словно знал, что ситуация вышла из-под контроля, только не мог понять, где именно.

— Он послал к нам кое-кого.

Ильмо расслабился. Я тоже — до тех пор, пока сам Душелов держится от нас подальше.

— И скоро этот кто-то будет здесь? — спросил я.

— Может, скорее, чем нам хотелось бы, — пробормотал Ильмо. — Оставь-ка вино, Одноглазый. Тебе все еще нужно следить за Зуадом.

Одноглазый что-то проворчал и погрузился в легкий транс — это означало, что он мысленно где-то шарит. Так он сидел довольно долго.

— Так что? — прорычал Ильмо, когда Одноглазый вышел из транса. Все это время он озирался, словно ждал, что перед ним прямо из воздуха появится Душелов.

— Не дергайся. Его спрятали в тайнике в полуподвальчике примерно в миле отсюда.

Ильмо не находил себе места, словно мальчик, которому отчаянно хочется пописать.

— Да что с тобой? — не выдержал я.

— Скверное предчувствие. Самое обыкновенное скверное предчувствие, Костоправ. — Его бегающие глаза внезапно замерли. — И я оказался прав. Проклятье! Как я оказался прав!

Оно казалось высотой с дом и шириной в половину дома. Облаченное в нечто ярко-красное, ныне выцветшее, побитое молью и потрепанное, оно перемещалось вдоль улицы странными рывками — то быстро, то медленно. На голове торчали жесткие седые волосы. Куст всклокоченной бороды, густой и заляпанной грязью, почти целиком скрывал лицо. Мертвенно-бледная рука, усеянная веснушками, сжимала древко жезла такой красоты, что прикосновение владельца, казалось, оскверняло его. Жезл был сделан в форме сильно вытянутой в длину женской фигуры, совершенной в каждой детали.

— Говорят, во времена Владычества это была реальная женщина, которая его обманула, — прошептал кто-то.

Если это было и в самом деле так, то женщину не стоило винить — достаточно получше приглядеться к Меняющему Облик.

Меняющий — самый близкий союзник Душелова среди Взятых. Его ненависть к Хромому гораздо сильнее, чем у нашего патрона.

Подойдя к нам на несколько футов, он остановился. Его глаза пылали безумным огнем, и в них было невозможно заглянуть. Так и не могу вспомнить, какого они цвета. Хронологически он был первым королем-волшебником, которого Властелин и его Госпожа соблазнили, подчинили, а потом и поработили.

Одноглазый, весь дрожа, шагнул ему навстречу.

— Я колдун, — сказал он.

— Ловец мне говорил. — Голос Меняющего был слишком раскатистым, низким и громким даже для человека его размеров. — Докладывай.

— Я выследил Зуада. И больше ничего.

Меняющий вновь обвел нас взглядом. Кое-кто побледнел, и он улыбнулся сквозь заросли на лице.

В отдалении, где улица изгибалась, уже собралась кучка городских зевак. Веслу пока не доводилось видеть никого из великих слуг Госпожи, так что сегодня городу повезло — его осчастливили своим присутствием сразу двое, причем самых чокнутых.

Взгляд Меняющего коснулся меня, и на мгновение я ощутил его холодное презрение. Я был лишь букашкой у него под ногами.

Вскоре он отыскал того, кто был ему нужен. Ворон. Он двинулся вперед. Мы расступились, как расступаются в зоопарке павианы перед вожаком стаи. Меняющий несколько минут разглядывал Ворона, потом его огромные плечи шелохнулись — он пожал плечами, — и вдруг коснулся груди Ворона пятками своего жезла.

Я ахнул. Кожа Ворона сразу порозовела, он перестал потеть. Лицо расслабилось, когда стихла боль. Раны превратились в ярко-красные шрамы, которые за считанные минуты стали белыми, словно зажили давным-давно. Восхищенные и изумленные, мы обступили Ворона тесным кругом.

К нам подбежал вернувшийся Лодырь.

— Эй, Ильмо! Мы все сделали. Что тут такое? — Он взглянул на Меняющего и пискнул, словно пойманная мышь.

Ильмо пришел в себя и стал прежним сержантом:

— Где Блондин и Ступор?