Наталья Резанова - Золотая голова

Примерно так автор излагал историю Вторжения и последующих десятилетий. Кстати, здесь-то Скьольды были упомянуты — в перечне племенных вождей («… и Скьольд-хавдинг, возводивший род свой к верховному божеству эрдов, впрочем, не он один… „). Приятно было прочитать также, что женщины эрдов пользовались уважением, не наследуя власти в клане, управляли хозяйством и в случае необходимости сражались, как мужчины. Эрды и вообще уважали друг друга, если между ними не стояла кровная вражда, и чувство ответственности перед племенем было у них весьма велико. Поэтому калеки кончали жизнь самоубийством, чтобы не отягощать племя. Зачастую также поступали и старики, особенно во времена голода. Что, конечно, давало автору хроники повод к различным спекуляциям. Тем не менее, отдавая несомненное предпочтение карнионцам, хронист сообщал об эрдах не одни лишь мерзости и вообще излагал события так, что придраться было трудно. Но дальше! Как только речь зашла о том, что выше было названо „Долгой Зимой и великими бедствиями“, тут его вольное перо разгулялось так, что никакого удержу. Я даже ненадолго отложила книгу, возмутившись тем, как человек, ранее выказавший себя вполне здравомыслящим, может увлекаться перепевом подобной чепухи. Того, что в детских сказочках именуется Нашествием Темного Воинства. Нашествие эрдов — это понятно, но нашествие чудищ, вампиров и демонов из ада? Будучи младенцем в люльке, приятно на сон грядущий послушать разные ужасти, но верить в них? Хронист же относился к Темному Воинству как к непреложной истине и сообщал об этом с какой-то неприятной уверенностью. Он утверждал, что чудовища эти в действительности были вовсе не тем, что мы представляли. «Подумайте о существах, обитающих во глубине вод морских или вечной тьме пещер. Как безобразны и пугающи они для нашего взора! Но там, где они рождены, их облик единственно уместен и совершенен. И сколь ужасен и омерзителен должен быть наш собственный внешний вид для этих существ“. Такое утверждение еще можно было как-то проглотить. Однако это были еще цветочки. Дальше автор вступал на самый опасный участок своего повествования. Мир наш, говорил он, не единственный из существующих. Существует бесчисленное множество миров, подобных ему, и еще большее количество в корне отличных, и даже таких, в которых существование человека невозможно в принципе. Но они и предназначены не для людей, так же, как глубины вод и тьма пещер. Древние карнионцы, утверждал хронист, всегда это знали, и некоторые другие народы, независимо от них, пришли к тем же выводам. Что, добавлю от себя, полный бред и чистейшая ересь. Хотя и увлекательная.

Что послужило причиной того, что перегородки между мирами оказались сломлены, повествователь упоминал глухо. То ли не знал, то ли не желал говорить. Выше он заметил, что некоторые обвиняли в этом эрдов. Из его умолчаний стало ясно, что существовало и противоположное мнение.

Убей меня Господь, я так и не смогла понять, кому он сочувствует: чудовищам или людям? Эрдам или карнионцам? Всем? Никому? «Неотвратимая судьба влекла народы к союзу и воздействию друг на друга, — продолжал он. — Эрды угасили в сердцах своих пламень вражды к карнионцам. Известны случаи, доказывающие, что они стали ценить разум, а не один меч. В свою очередь карнионцы отступили от привычки к созерцательности и недеянию. Этому способствовало то, что, не отринув вовсе своей первоначальной религии, представлявшей, скорее, научную систему, озаренную мистикой, они обратились в большинстве своем к вере в Великую Матерь и Сына — охотника и воина. Эта вера, доселе тлевшая в карнионском простонародье, теперь приобрела довлеющее значение. Она побуждала своих приверженцев к решимости и деятельности, но она же с легкостью поддавалась трансформации, чем и воспользовались христианские миссионеры. Придя в церковь, люди видели там привычный им образ Матери, что заступалась перед Сыном за человечество, и всем сердцем обращались к нему. Обращение карнионцев — пожалуй, правомерно отныне называть их просто южанами, ибо к тому времени смешение народов зашло очень далеко, — произошло мирно и безбурно. Церковная история Карнионы не имеет своих мучеников, в отличие от истории Севера, жители которого долго не желали расставаться с древними богами и всячески их отстаивали».

Последняя фраза была построена нарочито двусмысленно. Неясно было, кого автор считает мучениками — миссионеров или эрдов, защищавших свою веру? Еретик он был, явный еретик, сколько бы он ни повторял, что «у Бога все возможно», и ни ссылался на Блаженного Августина и преподобную Урсулу.

Урсула Скельская возникала у него в следующем длинном пассаже, где он указывал на авторов, дошедших до идеи множественности миров независимо от событий, описанных в «Хронике… «. Про святую Урсулу я хотя бы слышала раньше, но не читала никогда и сомневаюсь, чтобы в наше время ее труды вообще кто-то читал. Далее следовал список неизвестных мне каббалистов. «Однако следует помнить, — говорил хронист, — что эти мудрые, просвещенные и праведные люди строили свои утверждения путем логических умозаключений либо Божественного озарения, отрицать которое способны лишь люди узкомыслящие, но не на основе собственного опыта… « Что сие значит? Автор намекает, что у него таковой собственный опыт имеется? Что он шлялся по мирам, подобным или неподобным, и видел несчастных чудовищ своими глазами? Или просто дурит нас, бедных? Хватит, он и без того наплел достаточно, чтоб его сожгли не один, а десять раз. Я очень часто обманываю людей и поэтому не люблю, когда обманывают меня…

Нет, не это было причиной моего раздражения. Хронист не то чтобы обманывал. Он просто давал понять, что знает больше, чем говорит.

Совсем как Тальви.

Решительно, все это мне мерещится. Человек сочинял увлекательную сказку и ничего такого не брал в голову, а я, как инквизитор, всклепала на него невесть что. Пора бы вспомнить, что женщины инквизиторами не бывают…

Я взглянула на небо и обнаружила, что уже скорее рано, чем поздно. А мне нужно хоть немного поспать — мало ли что последует завтра… то есть уже сегодня. Потому я отложила «Хронику… « и смежила натруженные очи. Мне никогда не составляло особого труда заснуть и удавалось это даже в камере смертников. А уж на просторной и удобной постели (не в сугробе, не на камнях, не на черепичной крыше) — и речи нет.

Попытка набраться сил оказалась не лишней. Тальви пришел, едва лишь я успела встать, умыться и одеться.

— Скучаешь? — спросил он, взглянув на книги на столе.

— А ты пришел развеять мою скуку?

— Смотря что под этим понимать. Если развлечения, то я не стал бы ждать до утра.